Тоти Даль Монте - Голос над миром

В Венеции мы поселились в красивом здании вблизи Сан Тровазо, что неподалеку от Сан Барнаба.

Наш образ жизни был скромным, обычным для семьи мелких буржуа. Маэстро Менегель и синьора Джудитта были людьми простыми, без всяких капризов и затей. Поэтому сравнительно небольшого заработка отца хватало на то, чтобы без особых забот содержать семью. Правда, в те времена потребности людей были куда более скромными, чем сейчас. Большинство удовлетворялось тем, что честно зарабатывали, легко мирились с необходимостью экономить и жить скромно, без чрезмерных претензий и несбыточных надежд. Жизнь Венеции была тогда примерно такой, какой рисует ее в своих превосходных комедиях Джачинто Галлини.

Несмотря на довольно скудный семейный бюджет, отцу все же удавалось иногда сводить нас в театр.

Незабываемое впечатление произвели на меня две первые оперы, которые я увидела в театре «Фениче»: «Сельская честь» и «Паяцы». Кто бы мог подумать, что через несколько лет я буду петь партию страстной Недды в опере Леонкавалло и исполнять в миланском «Ла Скала» роль Лолы в спектакле, которым будет дирижировать сам Масканьи!

В дни семейных праздников или каких-либо торжеств отец иной раз водил всю семью ужинать или обедать в один из приличных ресторанов, чаще всего в старинный Буонвеккьяти, угощая нас удивительно вкусными блюдами. Маэстро Менегель умело и экономно распоряжался своим небольшим жалованьем, но, когда ему хотелось побаловать жену и детей, никаких трудностей для него не существовало.

Ближайшими друзьями отца в Венеции были известный художник Ноно и его жена, талантливая пианистка и камерная певица. Отец, понятно, не преминул похвастаться перед ними удивительными успехами своей дочки в музыке. Друзья захотели познакомиться со мной и послушать мое пение. Они стали убеждать отца не мешать моему призванию. Но добряк маэстро Менегель не нуждался ни в каких уговорах. Он и сам твердо решил дать мне настоящее музыкальное образование. Вот только не знал, учить ли меня игре на фортепьяно или пению. Однако для серьезных занятий пением я была еще слишком мала.

Решение обучать меня игре на фортепьяно отец принял незадолго до переезда в Венецию.

Он хотел, чтобы я попала в консерваторию Бенедетто Марчелло, которая по сей день слывет одной из лучших в Италии. В то время консерваторию возглавлял самый венецианский из всех композиторов первой половины XX века, Эрманно Вольф Феррари, автор «Четырех деспотов», «Кампуэлло», «Лукавой вдовы», «Ожерелья мадонны», «Секрета Сюзанны». Своим мелодическим богатством он сродни классическим венецианским композиторам славного для Венеции XVIII века. В его музыке ощущается ритм неторопливых взмахов весла, плавно скользящих, изящных гондол, эхо журчащих ручьев, шепот волны в лагуне и прозрачность венецианского неба.

Попасть в эту консерваторию было отнюдь нелегко — очень мало вакантных мест и весьма много желающих. Рассчитывать на влиятельных друзей не приходилось.

К обучению в консерватории допускались лишь те, кто успешно выдержит экзамены по теории музыки, сольфеджио и хорошо сыграет несколько сонатин перед комиссией грозных педагогов. Надо сказать, что в те времена не существовало так называемой протекции.

Полный уверенности в моих способностях и в беспристрастности приемной комиссии, отец выполнил необходимые формальности, и в одно ясное сентябрьское утро мы отправились поездом из Мольяно в Венецию. Я была в новой голубой матроске и черных лаковых туфельках, на голове торчал огромный бант, а шею украшало довольно безвкусное ожерелье. Мне казалось, что вся комиссия любуется моими новыми блестящими туфельками.

А в зале ожидания я так старалась выставить напоказ мои туфельки, что даже не слушала наставлений и увещеваний отца.

Но когда в зале прозвучало мое имя, мною овладел панический страх, лишь тут я поняла, какое меня ожидает испытание. Я поспешно схватила папку с нотами и бросилась к массивной двери, мгновенно забыв о чудесном новом платьице и лакированных туфельках.

Войдя в зал, где происходили испытания, я очутилась перед комиссией суровых профессоров и встала, робко потупив глаза.

Наконец я положила на пюпитр ноты и стала прилаживать табурет, слишком низкий для меня. Возможно, ноты лежали с краю, возможно, я нечаянно толкнула инструмент, но только все мое добро очутилось на полу.

Маэстро Вольф Феррари встал, желая мне помочь, и тут ему бросилось в глаза, что кроме пьес для фортепьяно я принесла немало арий Шуберта и Шумана.

— Ты что же, пришла обучаться фортепьяно или пению? — спросил он.

— Фортепьяно, — застенчиво ответила я, — но папа учит меня и петь.

— Коль так, — сказал Вольф Феррари, — давай попоем.

Он сел за фортепьяно, выбрал одну из арий, и я запела.

Маэстро, видимо, был доволен; я осмелела и пела одну арию за другой.

Наконец маэстро встал и сказал:

— Хорошо, иди, иди, хватит. Сонатину Клементи разучишь в классе. Скажи своему отцу что ты принята.

Я выбежала из зала, сияющая от счастья, но, честно говоря, немного удивленная — мне казалось, что я не заслужила высокой оценки. Ведь я только пела.

Отец вначале не поверил мне, а потом растрогался и крепко обнял. Мне пришлось несколько раз повторить слова директора консерватории, пока он окончательно не убедился в моем успехе.

На следующий день мы получили официальное извещение о принятии меня в класс фортепьяно, и месяц спустя, уже переехав в Венецию, я стала ученицей консерватории. Моим первым педагогом был знаменитый Джарда, отец органиста Гоффредо, а затем я перешла в класс маэстро Тальяпьетры, ученика Бузони. Мне хотелось бы написать как можно больше добрых слов о Тальяпьетре, музыканте редкой интуиции, прекрасном композиторе и подлинном виртуозе игры на фортепьяно.

Грузный, хмурый с виду, с гривой косматых волос, Тальяпьетра был человеком великодушным, душевным, тонко чувствующим, подлинным артистом.

В течение пяти лет я с огромной пользой для себя занималась у него в классе. Я была прилежной, старательной, толковой ученицей, не уставала заниматься в консерватории и дома под контролем отца, который следил за моими успехами пианистки и певицы, стараясь также поднять мой общий культурный уровень. Необходимо было пополнить мои знания, довольно скромные после учебы в начальной школе.

Но все же главной целью отца да и моей оставалось пение, хотя я очень увлекалась и игрой на фортепьяно, твердо решив получить диплом пианистки. Но когда я готовилась на шестом курсе к экзаменам и играла с утра до вечера, стараясь в совершенстве отработать технику, что было нелегко с моими слишком короткими руками, я однажды ощутила острую боль в большом пальце правой руки. На следующий день я вновь села за фортепьяно, но боль становилась все сильнее. Пришлось прервать занятия. Не на шутку испугавшись, я рассказала обо всем отцу, он тоже забеспокоился, но всячески старался меня утешить. Наутро он повел меня к врачу, и… как это ни печально, оказался разрыв сухожилия.