Людмила Жукова - Выбираю таран

В 1939 году Захар записался в авиакружок при Осоавиахиме.

«Есть мечты большие, которые определяют жизнь человека. За них приходится бороться, идти через трудности. К человеку приходит энергия во время борьбы, — говорил Захар Артемьевич, — и если ты все время ощущаешь себя борцом, пускай даже маленьким, только за свои идеалы, если ты идешь навстречу испытаниям, если каждый день ставишь перед собой новые задачи, — твоя жизнь будет интересной».

К детской мечте — стать летчиком дорога была непростая: планёрный кружок, потом аэроклуб, куда принимали только рабочих, и пришлось поступить в ФЗУ при паровозоремонтном заводе, работать кузнецом.

«Я с детских лет любил тяжелый физический труд, мне всегда хотелось стать очень сильным. Но как натренировать свое тело? Как развить мускулатуру? Я замечал, что сильнее всех среди рабочих бывали кузнецы. И решил: буду учиться на кузнеца».

Правда, пришлось при этом выдержать трудный разговор с обидевшимся за свою профессию отцом.

«Работая в кузнечном цехе Тихорецкого паровозоремонтного завода, я развивал в себе силу, ловкость, выносливость, то есть те качества, которые необходимы летчику, — рассказывал Захар Артемьевич. — И еще изучал историю авиации — не зная истории своей профессии, никогда не полюбишь ее, не станешь мастером своего дела. Эта история воплощалась в людях, имена которых мы произносили с благоговением, — Петр Нестеров, Михаил Ефимов, Николай Егорович Жуковский, Константин Эдуардович Циолковский, Валерий Чкалов, Михаил Громов, первые Герои Советского Союза Каманин, Слепнев, Доронин, Молоков, Водопьянов, Леваневский, Ляпидевский… Жизнь и подвиги этих людей будили в нас жажду подвига, мы готовы были вершить чудеса, летать выше всех, дальше всех и быстрее всех, и в случае, если Родина окажется в опасности, — защищать ее, не жалея жизни». Захар Сорокин в аэроклубе рвался быть всюду первым, пристрастился к парашютному делу и, бывало, в один день трижды прыгал с двумя парашютами. Первым попросился он и лететь на У-2, но, оказавшись во взмывающем самолете за спиной инструктора Рубанова, невольно схватился за борта кабины.

— Не упирайся в кабину, Сорокин! — крикнул Рубанов, заметив состояние учлета. — Смотри на аэродром, знакомься с ним с воздуха.

И уже не было времени пугаться, да и прошел он сразу, первый испуг.

Он уже стал кузнецом четвертого разряда и инструктором в аэроклубе, когда в 1937 году специальная комиссия для отбора учлетов в военные авиационные училища одним из первых заметила его и предложила поступить в Ейское военно-морское авиационное училище.

Полной неожиданностью были напутственные слова отца:

— Берут — иди. Только смотри: не справишься с делами своими истребительскими и вернешься ни с чем домой — выпорю! Вот тебе мое слово, Захарка!

Справился. На «отлично» сдал материальную часть истребителя И-16, теорию полета, аэродинамику, теорию воздушных стрельб. Радостно отписал о том отцу с матерью. Ждал ответа. Пришла короткая телеграмма: «Отцу плохо. Выезжай».

В 1938 году он потерял отца. Тогда, на кладбище, он дал себе клятву выполнить завет отца: стать хорошим истребителем.

После окончания училища Сорокина направили в истребительный авиаполк военно-воздушных сил Черноморского флота.

Он был женат на милой домовитой женщине и, идя с полетов, знал, что ждет его дома уют и чистота, накрытый стол. Словом, размеренная, спокойная жизнь. Она была нарушена в ночь на 22 июня ударом приклада в дверь. Посыльный выкрикнул: «Боевая тревога!»

Недели через две его и еще нескольких пилотов перевели в Заполярье: там очень нуждались в летчиках, знающих новый радиофицированный истребитель МиГ-3, поступавший на вооружение в авиацию Северного фронта.

…Шел первый месяц трудных сражений, тяжелых отступлений, кровопролитных контрнаступлений. Но молодые пилоты были направлены на укрепление северных рубежей державы, откуда скоро морским путем начнет приходить от союзников боевая техника.

Шел июль 1941 года. На Кольском полуострове стоял полярный день. И первый бой в лучах северного солнца хорошо запомнился Захару Артемьевичу.

«Я ведомый. Моя задача — прикрывать ведущего, не отставать от него ни на метр. Но в азарте боя я забываю об этом. Меня увлекает желание испробовать и свое оружие. Надо только выбрать цель! Пока я выбираю, забыв о роли ведомого, правую плоскость моего «мига» прошивает пулеметная очередь пронесшегося мимо «мессера»… Догоняю его, дистанция большая — метров триста. Но я не выдерживаю, открываю огонь. Мимо, конечно, никак не могу немца ввести в сетку прицела. Пули идут выше. Наконец поймал. Даю длинную очередь и замечаю, что «мессер» пошел, дымя, вниз. Из горла вырывается торжествующий крик. Но меня отрезвляет голос ведущего Кухаренко:

— Кама-7, где вы? Почему бросили меня? Я в районе Ура-Губы. Высота три семьсот.

— Атаковал «мессера», — бодро объясняю я, ожидая похвалы и скромно умолчав, что фашистский самолет сбит.

— Так не воюют! — слышу голос Сафонова по радиосвязи.

Неужели это ко мне? От волнения я промазал при посадке и приземлился метров на сто дальше».

— Один в воздухе не воин, — отчитывал Сорокина прославленный летчик Сафонов. — Боевая единица в воздухе — двое. Запомните это. За то, что сбили самолет противника, выношу благодарность. А за то, что нарушили устав и бросили в бою командира, — пять суток ареста. Будет время обдумать свои действия.

Повторив ошибку Сорокина, в те дни погибли три советских летчика. Об этой беде с ужасом узнал от дежурных на «губе» Захар и поклялся вернуть себе уважение Сафонова.

Борис Феоктистович Сафонов. Это имя стало известно врагам в первые же дни войны. Самые опытные фашистские асы боялись встречи с ним: его И-16 был неуязвим для них, пули и снаряды летели всегда мимо. Уже в июле на счету Бориса Сафонова было десять сбитых самолетов врага, а в первые дни августа, уже на глазах Захара Сорокина, он уничтожил еще пять.

В полку выработался даже особый, сафоновский стиль боя, девиз которого — нападать! В каждом бою Сафонов держал инициативу в своих руках от начала и до конца, а бил врага всегда наверняка, в упор, с короткой дистанции в 180–120 и менее метров. Кроме того, могучее здоровье Сафонова позволяло выдерживать предельные перегрузки при фигурах высшего пилотажа, оттого, искусно маневрируя, уходил он от прицельного огня врага.

Известный в истории советской авиации бой семерки советских истребителей против 52 вражеских самолетов прошел под командованием Сафонова. Тогда полсотни «юнкерсов», решив по атакам наших ястребков, то выныривающих из облаков, то исчезающих в них, что советских машин десятки, побросали бомбы куда попало, а в эфире неслось на немецком: «Спасайтесь! Мы окружены!»