Людмила Жукова - Выбираю таран

Алексей прочел его с большим опозданием. Медсестра положила газету на тумбочку у его постели, в ожидании, пока он проснется. А спал он после своего третьего тарана и большой потери крови суток двое.

Морской летчик Сергей Курзенков, Герой Советского Союза (12 побед), после войны — военный писатель, в книге «Под нами земля и море» так описывает свое пребывание в госпитале ВМФ вместе с Алексеем Хлобыстовым:

«Санитары внесли в палату тяжелораненого… Обескровленное лицо его тонкими чертами походило на девичье. Резко выделялся заострившийся нос. Впадинами темнели закрытые глаза, а на лбу поверх бинта торчали спутанные светлые волосы. Лицо раненого показалось мне знакомым…

На помощь пришел хирург госпиталя Сергей Иванович Дерналов.

— Кто это? — тихо спросил я его.

— Летчик, — так же тихо промолвил он и добавил: — Армеец. Хлобыстов Алексей — знаешь такого?

— Капитан Хлобыстов? Да кто ж его не знает? А что с ним случилось? Сбили?

— Таких не сбивают! — многозначительно произнес хирург. — Два тарана сделал.

(Тут — неточность. Хлобыстов попал в морской госпиталь после третьего тарана. — Л. Ж.)

…Наше знакомство с Алексеем произошло не на земле, а высоко в небе, близ Мурманска, 15 апреля 1942 года.

Под вечер, когда солнце опускалось к западу, маскируясь в его лучах, на больших высотах летело несколько групп вражеских «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они хотели нанести по Мурманску мощный бомбовый удар. Посты наблюдения своевременно обнаружили фашистов. Морские истребители двумя полками и армейцы — одним взлетели по тревоге со своих аэродромов.

Первый эшелон вражеских самолетов на дальних подступах к Мурманску встретил полк армейцев, одной эскадрильей командовал капитан Алексей Хлобыстов. Западнее Мурманска, начиная с высоты шесть тысяч метров и до вершин сопок, завертелась сумасшедшая воздушная карусель. Дрались более ста самолетов!

Ревя моторами, распуская за хвостами смрадные дымы, самолеты виражировали, кувыркались, падали в отвесное пике, часто уходили ввысь, мелькали черными крестами, красными звездами, исхлестывая гудящий воздух разноцветными дымящимися трассами.

На сопках горело много черных костров, а с неба большими ослепительно-белыми зонтами медленно опускались сбитые летчики.

В том бою мы уничтожили более двадцати вражеских самолетов, а остальных долго гнали на запад».

В том бою заочно и познакомился Курзенков с Хлобыстовым, узнав после боя, кто возглавлял эскадрилью храбрых армейцев, а через несколько дней в офицерском клубе они скрепили свое знакомство пожатием рук.

И вот — новая встреча в госпитальной палате, пропахшей йодом, хлоркой-карболкой, кровью…

«Отоспавшись за две госпитальные недели, я не сомкнул глаз, дожидаясь, когда проснется мой товарищ, — вспоминает Курзенков. — А проснулся он лишь на рассвете следующего дня и спросил:

— А ты как попал к нам?

— Да не я к вам, а ты — к нам, в военно-морской госпиталь.

— Как же меня угораздило к вам попасть?

— Тебе в этом помогла морская пехота.

— Ну, коль моряки помогли — я молчу. А что с тобой?

— Тоже с «мессерами» не поладил. А ты, я слышал, опять не по правилам дрался вчера — фашисты жалуются.

— Что, телеграмму прислали? Да ну их! Что мы об этих гадах перед завтраком вспоминать будем?

Вскоре в палату ввалилось несколько армейских летчиков в небрежно накинутых халатах. За ними — врачи, сестры, санитары. Замыкали шествие ходячие больные, многие — на костылях.

Друзья поздравляли его за редчайший подвиг в истории авиации — третий таран.

…Дня через три Алексей поднялся и стал требовать отправки в полк.

О своем последнем бое рассказывал в палате неохотно, заметив:

— Не знаю, как и уцелел…

Что стоит за этими словами? Понимание двадцатичетырехлетнего парня, что и герои смертны, что и смелого — пуля берет. Но по-другому — нельзя.

А вскоре его вызвали в Кремль. Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин вручил ему медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина, пожелал новых побед и отличного здоровья. «Служу Советскому Союзу!» — ответил Герой, как отвечали тогда все.

В московской гостинице его ждала делегация родного московского Карачаровского завода с просьбой выступить перед рабочими в минуты пересменок — очень хотели люди, работавшие по 10–12 и больше часов, послушать одного из тех героев, для кого они и ковали оружие победы.

…Совсем недавно еще, а точнее три года назад, он был для них просто электромонтером цеха Алешкой, бесстрашно колдовавшем с электроаппаратурой. В Ухтомском аэроклубе под Москвой, взмыв на учебном У-2 на первую тысячу метров, ахнул от восхищения: вот она сверху какая, Москва-река — голубая ленточка в зеленых берегах с бесчисленными, игрушечными деревушками по берегам. И шарахнулся от его рокочущей машины сокол — теперь собрат ему, крылатому.

Вскоре выступил в их клубе прославленный в боях за республиканскую Испанию Герой Советского Союза Иван Лакеев… Уверенный в себе богатырь с орлиным взглядом признался питомцам аэроклуба, что по боям в Пиренеях понял: фашизм непременно пойдет на СССР расширять «жизненное пространство» и откормить за счет России свой народ, сидящий после Первой мировой на карточках и эрзац-продуктах.

Тогда Алексей Хлобыстов и отправился в райвоенкомат: будете, мол, призывать в армию — направьте в школу военных летчиков.

Летчиком его сделала знаменитая «Кача» — летное училище на речушке Каче, близ Севастополя, — кузница первых русских авиаторов.

Алексей описывал сестре в Москву полеты над своенравным Черным морем… Послал свою фотографию в шикарной летной парадной форме — белый китель с золочеными пуговицами, белая фуражка с «крабом».

Дуся ответила: «Получила твое фото. Загорелый, красивый. Не забудь на свадьбу пригласить!»

А он все не мог остановить свой выбор ни на ком. Казалось, самая лучшая — впереди.

На родину он смог вырваться в мае 1942 года, уже после Москвы. Райком партии попросил всем известного летчика-аса выступить перед земляками. Как откажешь?

Когда рассказывал о фронте, о боях, о погибших товарищах, призывал напрячь все силы, не жалеть себя на работе, как они, воины, не жалеют себя в бою. Только тогда и сломаем хребет захватчику. Когда он говорил о павших в боях, его голубые глаза суровели и на лицо набегала тень… Но и посмеяться любил — улыбка у него была яркая, располагающая к себе.

И снова — Заполярье, боевое дежурство. Теперь уже в кабине английского «харрикейна». Машина вроде не хуже «томагавка». Если у «томагавка» мощность мотора 1080 лошадиных сил, вооружение: два пулемета калибра 12,7 мм, четыре — 7,62, максимальная скорость 533 километра в час, дальность полета — 1077 километров, то у «харрикейна»: мощность мотора — 1280 лошадиных сил, вооружение: 12 пулеметов калибра 7,69 мм, максимальная скорость — 520 километров в час, дальность — 869 километров.