Андрей Богданов - Суворов

Как же так, рассуждал Суворов, все было сделано правильно, «шли на одних штыках», победа была рядом. «Все то зависит от судьбы Божией!» Земных причин неудачи было две. Во-первых, «офицеров били как уток по их щегольской, роскошной, принятой от побежденных одежде». Во-вторых, постоянно находящаяся на посылках «пехота совсем экзерцирование, эволюции для атак и маневры забыла». Раньше «ефрейтор предводил капральство и роту. Все под Ландскороном исчезло!» «Как лучшие офицеры переранены были, овцы остались без пастырей». Что хуже всего, «Ланскоронское происшествие зависело от суздальцов, которые ныне совсем не те, как при мне были. Сих героев можно ныне уподобить стаду овец… Не упрекайте меня, милостивый государь! Я думал с суздальцами победить весь свет».

«Чего найти достойнее, праводушнее, умнее Штакельберга? — риторически вопрошал Александр Васильевич, сетуя на потерю при новом полковнике выучки Суздальского полка. — Только у него на морозе, на дожде, на ветре, на жаре болит грудь… Майор у Штакельберга канцелярист». Они не могут, как делал Суворов, лично обучать солдат (Д I.227, 239, 243)!

Письменно Суворов не задавал вопрос, не следует ли учить солдат особому, отличному от полевого боя способу штурма укреплений. Он смог познать «таинство» крепостного взятия лишь к Измаилу. Не озвучивал он и более важный для солдат вопрос, что они вообще делают в Польше? И настанет ли конец странной войне, на которой морально слабеет даже лучший полк? — Хотя жестоко мучался этим, стараясь любой ценой покинуть столь симпатичную ему страну.

В августе 1770 г., получая сведения о победах графа Румянцева, Суворов писал бригадиру Кречетникову, поздравляя его с откомандированием в Главную армию: «Сколько вы счастливы, что вы у графа Петра Александровича! Дела ваши будут видны, лишены невероятных хлопот, способные случаи имеете отлично блистать, я же в моих наитруднейших и едва преодолеваемых обстоятельствах такого освобождения из них не предвижу» (Д I.158).

Суворов просил Веймарна ходатайствовать за него перед графом Чернышевым о переводе в Главную армию (Д I.166). Сообщая о хлопотах Веймарна в письме Булгакову — советнику русского министра в Варшаве князя Волконского, — он добивался, чтобы со стороны всесильного князя к его переводу не было препятствий (П 12). 14 октября 1770 г. он написал Веймарну: «Я еду, наконец, в Главную армию», — но это были пустые мечтания. В приписке он умолял: «Если не сжалитесь Вы надо мной и на сей раз, постарайтесь как можно скорее отправить меня в армию курьером… Я и это счел бы милостью!» Письмо наполнено недовольством делами в Польше, где бездарные военные, персонифицированные Суворовым в полковнике Древице, не столько берегли вверенные им земли, сколько сами плодили бунтовщиков.

«После честно нанесенного удара в Литве, — вспоминает Суворов о деле под Ореховом, — где я доказал, что с немногочисленным отрядом умею разбивать столько же бунтовщиков, сколько заманил их в Великую Польшу вышеупомянутый Древиц, — я превращаюсь в почтового комиссара! Говорю откровенно: если бы Ваше высокопревосходительство не обещали мне тогда назначить меня в Великую Польшу, где было жарко, я уже тогда выпросился бы в Главную армию. Но мысленно полный надежд, я бездельничаю целый год, как какой-нибудь чугуевский ротмистр… Это правда, так как я лишь гарнизонный командир… я же становлюсь генерал-доктором! В своем плачевном положении я должен еще и смеяться!.. Месье Древиц хвастает, что служил у пруссаков, а я хвастаю, что всегда колотил их».

Свои действия в Люблинском районе Суворов оценивал как административные, на уровне командира полка, расположенного на квартирах. «Мне не найдется здесь дела, приличного моему званию, как военного, — писал он, — поэтому мне нечего надеяться на награды, а мое доблестное честолюбие не в силах терпеть над собой никаких Древицев. Зато в Главной армии много мне равных… Я здесь совершенно лишний».

В приписке мысль Александра Васильевича делает внезапный скачок, показывающий, что генерал недоволен именно тем, что не может повлиять на ход событий: «Меня же переведите в Познань, — мое место там, клянусь честью!» Познань — центр Великой Польши, гнездилища конфедератов, очищением которого Суворов надеялся прекратить разорительный для польского народа шляхетский мятеж (П 13).

Убедившись, что вялотекущая партизанщина устраивает многих русских офицеров (особенно наемных, наполнявших мошну) и солдат (законно деливших добычу и не желавших совершать подвиги, как показало их отступление от замка Ландскроны), Суворов в 1771 г. выходит за рамки своих полномочий, стараясь переломить аморальный, с его точки зрения, ход событий.

Именно в 1771 г. он формулирует цель вооруженных сил: «Основательные правила есть то, что мы (здесь) не столько к поражению просто мятежников — что есть только пустое партизанство, — но для успокоения земли» (Д I.298. Выделено мной. — Авт. ). Главной задачей армии, согласно русской православной традиции, Суворов видел защиту мирного населения, которое неизменно разорялось войной. Чем дольше шла война, тем больше страдала от нее «земля».

Могли человек добродетельный спокойно смотреть на разорение «чужой» земли, «чужих» обывателей? Суворов — не мог, т.к., по той же традиции, считал всех людей, без различия наций и религий, равными перед Богом. Отсюда неизбежно должен был следовать вывод, вознесший принципы суворовской тактики до высот новой стратегии: задачей армии является молниеносное уничтожение главных сил неприятеля и лишение его средств и способов продолжать войну. Все гениальное просто, однако даже Александр Васильевич шел к этому открытию непростым путем.

1 марта 1771 г. Суворов подал Веймарну записку, требуя прекратить практику преувеличения сил конфедератов командирами, ищущими чинов и наград: «Иные уже и так их хотят считать всех в Польше сорок тысяч, а их только четыре!» Это позволяло оправдывать бездействие русских войск, пропускающих мимо себя бунтовские шайки, и изображать мнимые опасности. «Литва угрожаема огнем и мечом, да от кого, от тысячной толпы бунтовщиков», — издевался Суворов, будто не понимая, что целит в самого Веймарна. В этом контексте ссылка Александра Васильевича на свою честность выглядела предупреждением: «Отирайте Ваше высокопревосходительство мои слезы, однако хотя мало, да спокойно сплю. L'aspect de la vertu detruit l'indigne fronde!», т.е. «вид добродетели разрушает подлую смуту» (Д I.241).

Вскоре Суворов объяснил Веймарну, что «действия на оборонительной образ» не помогут справиться с бунтовшиками, которые, при их «легкости», «во все стороны вольные дороги иметь могут». Он подчеркнул, что его соображения в знакомом нам письме от 1 марта имеют в виду придать борьбе с конфедератами «образ наступательной». Необходимые силы у русских в Польше имелись: «Войска невозможно чтоб не было довольно!» — Если, конечно, «им пользоваться благоразумно, с праведным желанием окончания здешних беспокойств» (выделено мной. — Авт.).