Николай Степанов - Гоголь

От профессора Белоусова затребованы были объяснения, а от учеников — тетради с записями лекций по естественному праву. Представленные материалы не удовлетворили дирекцию. Клеветник Билевич заявил, что Белоусов отбирал у учеников тетради и вносил в них исправления, чтобы избежать обвинения в распространении вредных идей. Билевич раздобыл якобы подлинные записи лекций Белоусова и в очередном донесении сообщил, что они «преисполнены таких мнений и положений, которые неопытное юношество действительно могут ввести в заблуждение». Эти записи конференцией были препровождены на отзыв законоучителю. Волынскому, который, в свою очередь, усмотрел в них множество опасных и безбожных суждений.

— Подумать только, — возмущался раздраженный батюшка, — этот вольтерьянец утверждает богопротивные мысли! Говорит, что человек имеет право быть таким, каким образовала его природа! А про господа бога забыл? Даже не упоминает, что человек сотворен господом по-своему подобию!

Директор Ясновский предпринял поголовный допрос учащихся. Большинство гимназистов дало благоприятные для Белоусова сведения; они утверждали, что в свои записи по естественному праву включали собственные заметки и дополнения из разных прочитанных ими книг.

В ноябре 1827 года на конференцию был вызван и ученик девятого класса Гоголь-Яновский. Входя в актовый зал, он увидел за столом, покрытым красным бархатом, торжественно восседавшего директора в мундире и при всех орденах. Рядом с ним расположился краснорожий отец Павел, сияя большим нагрудным крестом. Тут же находился и Билевич, который облокотился на край стола и, нахмурившись, вполголоса сообщал что-то директору.

— Как нам стало известно, — важным, бесстрастным тоном обратился к Гоголю Ясновский, — вам принадлежит эта тетрадь по истории естественного права. Ученик Кукольник показал, что его тетрадь списана с вашей по приказанию профессора Белоусова.

Гоголь разгадал замысел Ясновского. Тому хотелось, чтобы он признал тождественность своих записей с лекциями Белоусова. Задыхаясь от волнения, Гоголь твердо заявил:

— Да, это моя тетрадь, которую я отдавал в пользование Кукольнику, Однако объяснение о различии права и этики Николай Григорьевич делал по книге Демартини.

Ведь Белоусова обвиняли как раз в том, что он читал не по утвержденному начальством пособию, а высказывал собственные суждения. Показание Гоголя обеляло крамольного профессора. Поэтому так неприязненно взглянул на него Ясновский, перекосился Билевич, еще ниже склонившись к столу. Гоголя заставили расписаться в данном им показании и молча отпустили из залы.

Иначе повел себя Нестор Кукольник. Он был любимцем Белоусова и пользовался его доверенностью. Вызванный на допрос в конференцию, Кукольник первоначально показал, что опасные мысли, содержавшиеся в его записях курса естественного права, заимствованы из разных авторов: Вольтера, Руссо, Монтескье. Но при вторичном допросе он изменил свои показания, заявив, что они были вынужденными, даны из боязни преследований со стороны Белоусова. Со слезами на глазах он каялся в своих заблуждениях и признавался, что его «развратили некоторые люди». В своем трусливом малодушии Кукольник оговорил не только Белоусова, но и Зингера, признавшись, что тот научил его дать ложные показания.

Угрозы и нажим начальства вынудили и других учеников изменить свои показания. Круг улик разрастался. Воспитанник Ефим Филиппченко сообщил, что он слышал от ученика Александра Котляревского «о некоторых непристойных словах, говоренных в классе профессором Белоусовым». При новом допросе Филиппченко привел эти слова Белоусова: «Если государь дурак и подлец, то можно его изгнать и убить».

Братья Котляревские подтвердили это показание.

В ходе следствия раскрывались все новые факты «вольнодумства» уже не только Белоусова, но и Шапалинского, Зингера, Ландражина. Запуганные гимназисты показывали, что профессор Зингер на лекциях читал им «вредные книги» и «наклонял своими разговорами к вольнодумству». Ландражин обвинялся в том, что он давал ученикам читать Вольтера, Руссо и другие запрещенные книги и даже как-то распевал с учениками «Марсельезу». Шапалинский изобличался в покровительстве профессорам, распространявшим «развратные» идеи. Припомнили ему и то, как на экзаменах по всеобщей истории он усомнился, что. христианские мученики оставались невредимыми среди пламени костров, на которых их сжигали.

Реакция торжествовала победу. Ясновский посылал кипы протоколов допросов в столицу министру просвещения. Билевич и законоучитель Павел Волынский ходили по гимназии с видом победителей, торжествующе поглядывая на запуганных и оробевших гимназистов. Прекратились школьные спектакли, прервался выход гимназических журналов. Ученики сидели на лекциях нелюбимых профессоров тихо и сосредоточенно, в классах и спальнях говорили только шепотом, оглядываясь, как бы их не услыхал кто-либо из начальства или его соглядатаев.

Белоусова и Шапалинского отстранили от чтения лекций, и они являлись в гимназию лишь для дачи показаний. В городе носились всевозможные слухи о происходивших событиях. Жители опасливо смотрели на каждого гимназиста и боялись вступать с ним в разговоры.

Встретив на улице одного из знакомых чиновников, Гоголь заговорил с ним, но чиновник, боязливо оглядываясь, отвел его в дальний переулок и тихо сообщил:

— Худые слухи о вас ходят по городу. Говорят, что скоро Белоусов со своими учениками поедет кой-куда в кибитке.

— Почему в кибитке? — удивился Гоголь.

— Потому что не по своей воле. Он ведь вредные слова говорил о государе!

Гоголю так и не удалось успокоить этого перепуганного чинушу. Тот остался при своем убеждении.

И оказался прав. Вскоре после отъезда Гоголя, в феврале 1830 года, из Петербурга в Нежин прибыл важный чиновник — член главного правления училищ, действительный статский советник Адеркас. Ознакомившись с «делом о вольнодумстве» еще в Петербурге, он снова занялся расследованием, допросил преподавателей и учащихся и, возвратясь в столицу, представил в министерство просвещения доклад. Вскоре последовало и решение. Император Николай I самолично повелеть соизволил: профессоров Нежинской гимназии Шапалинского, Белоусова, Зингера и Ландражина за «вредное на юношество влияние» отрешить от должности и запретить им служить по учебному ведомству. Кроме того, русских подданных выслать по месту их рождения под надзор полиции, а иностранцев — за границу. Так печально закончилась борьба нового со старым, благородных, лучших людей гимназии с карьеристами и подлецами, которые восторжествовали.