Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

Понимаю, что летим на ответственное задание, но пока не подошли к линии фронта, могу позволить себе немного расслабиться и помечтать. Вспомнилось, как я хотел быть танкистом, вспомнил тридцать седьмой год – парад на Красной площади, мысли привели к судьбе отца. где он, и что я могу сделать, чтобы помочь, в чем виноват он против советской власти и народа, который ведет сейчас беспощадную борьбу с фашистской силой!

Подошли к Донцу, группа маневрирует, пересекая реку – ищем переправы или скопление войск противника, но немцы хорошо замаскированы. Сверху с большой высоты на встречных курсах подходит пара фашистов, их заметили ЛаГГи и сообщили по приемнику. Пара сопровождения попыталась отсечь появившиеся истребители, но скорость тупоносых самолетов противника была больше, немцам удается развернуться и начать атаку нашей группы сзади сверху. Если бы ведущий замкнул круг, у нас остались бы шансы отбить атаку, но Илы продолжали лететь по прямой. На моих глазах упал поврежденный Ил, летевший впереди. На такой высоте даже парашютом не воспользоваться. Затем, дернувшись, как раненая рыба, перевернулся и рухнул второй штурмовик, пушечным огнем ему перебило хвост.

Сопереживая трагедии потерь на земле, сегодня я в первый раз видел реалию боя собственными глазами. Только что это были целые самолеты, в которых находились живые экипажи из моих товарищей, и вот – их просто нет в небе, а где-то на земле разбросаны обломки катастрофы. Мне казалось, что я смотрю кино, что все это не является реальным и не происходит вокруг по настоящему.

Оставшаяся часть эскадрильи продолжала лететь вперед. Только теперь я понял, почему ведущий группы не стал в оборонительный круг, он заметил впереди позиции фашистской пехоты и техники и решил произвести атаку под огнем истребителей. Мы сбросили бомбы, прошли дальше, развернулись и на обратном курсе произвели пуск РС, а истребители все клевали нас сверху. Где же наше сопровождение? Один ЛаГГ был сбит еще в начале боя, другой безуспешно пытался сорвать атаки фашистов, но тоже был сбит. Эскадрилья вынужденно рассредоточилась, а сбить одиночный самолет еще легче. Кричу стрелку.

– Сильнее стреляй!

И пока он намечал трассы, я отчаянно маневрировал педалями и ручкой, пытаясь лететь со сносом и креном то вправо, то влево, то снижаясь до пятидесяти метров, то поднимаясь до двухсот. Моя задача пропустить более скоростной истребитель вперед, но тот оказывается «тертым калачом», не проскакивает. Слышу, стрелок замолчал, я опять кричу ему.

– Севушка, стреляй, Сева веди, огонь – молчит! Неужели убили?

Наконец, остаткам эскадрильи удается собраться в группу, идем домой, немцы отстали. Можно передохнуть, самолет видимых повреждений не получил. На аэродром вернулись четверкой, двоих потеряли плюс оба истребителя. На нашем Иле не царапины. Выскакиваю из кабины и к стрелку. Сидит мой Всеволод, деревенский парень из-под Смоленска, весь бледно-зеленого цвета. Я ему:

– Ты ранен?

– Нет – говорит. – уже все нормально, но когда ты начал туда-сюда самолет бросать, чувствую – мне плохо.

– Ладно – отвечаю, – хорошо хоть не стошнило, кабину не перепачкал, – а сам думаю – «Если бы я сидел задом наперед и болтался как кукла во всех измерениях, было бы мне лучше?».

В целом потери этого дня составили четыре самолета с экипажами. Вот так, за два дня полк потерял тринадцать самолетов и двадцать два человека.

7 июля поднялись рано утром и в 7.30 вылетели в район южнее города Белгорода. Ожидалось, что немцы могут перебрасывать подкрепления по железной дороге из вновь захваченного Харькова. Получили приказ уничтожать все обнаруженные поезда. Железная дорога местами сильно разрушена и основной поток немецких поставок идет автомашинами и повозками, но поступили ведения, что немцы восстанавливают железнодорожное полотно для доставки на передовую тяжелой техники эшелонами. Заранее не веря в удачу, командование 175-го отправило звено из четырех Ил-2, оставшиеся силы полка должны были штурмовать переправы и передний край гитлеровцев в районе Белгорода и Изюма. Наше звено вылетело без истребительного прикрытия. Мой экипаж взлетал крайним. Сразу после взлета наш самолет попал в полосу сильных осадков. Впереди стало черно, и я сразу потерял звено. Быстро приняв решения продолжать полет, я повел самолет по проложенному маршруту. Земля просматривалась, но обзор вперед был ограничен зарядом осадков и опустившейся до трехсот метров облачностью, а искать ее верхний край я не мог в силу специфики своего самолета и особенностям выполняемого задания. Хорошо еще, что это была не гроза! Полет продолжался в серо-синей мгле под причитания Всеволода. Я представлял его ощущения. в открытой кабине лицом назад при отсутствии видимого горизонта он представлялся мне гребцом лодки попавшей в тайфун и проваливающейся в тартар штормовых волн. В такую погоду и высотные бомбардировщики не летают, а мы идем на высоте двести метров под облаками, черт знает куда, сверяя время и скорость с картой. Беспокоило, что я потерял визуальный контакт с остальными экипажами. Но, в чем я был абсолютно уверен, так это в том, что ни один вражеский истребитель не будет угрожать нам в таких метеоусловиях, да и зенитки могли открыть огонь разве что на звук низко летящего самолета. На маршруте нет возвышенностей более двухсот метров от уровня аэродрома, но, зная это, все равно, честно говоря, «третьей рукой» от страха держался за «божий дар». Зачем я принял решение идти сквозь осадки в надежде на их скорое прекращение. Больше всего я боялся внезапного порыва ветра или вертикальной турбулентности способной швырнуть самолет вниз, но пока все обходилось. Я вспомнил, как торопились посадить самолеты в летной школе, когда в течение летного дня внезапно собиралась гроза и начинался ливень, тогда все экипажи, находящиеся в воздухе, спешили сесть, пока стена осадков не накрывала аэродром.

Лететь нам предстояло достаточно далеко, по ту сторону фронта по линии железной дороги. Я не заметил, что мы пересекли передний край, обстрела не было. Несмотря на сосредоточенность у меня было время поразмышлять, и я подумал. как выгодно отличается положение летчика от пехотинца или танкиста. На земле все четко. линия фронта, граница. Там ты или еще у своих, или, если пересек – уже на территории противника. Небо едино для всех, здесь нет стен или укреплений, четких разграничивающих линий, небо общее, лети хоть за Урал, хоть в Германию!

Наконец, я отчетливо увидел под собой железнодорожное полотно и пошел вдоль дороги. Связь работала и, пролетев так некоторое время, я, не видя остальные самолеты, услышал через приемник приказ штурмана полка Мкртумова – командира нашей группы. «следовать домой». Я развернулся на аэродром по заранее намеченной линии пути предусматривающей обратный полет по иному маршруту. Наконец впереди появился розовый просвет давно вставшего солнца.