Ольга Елисеева - Потемкин

Еще А. Г. Брикнер заметил, что письмо Екатерины к Павлу, отправленное в Берлин в конце июля и посвященное делам его предстоящей свадьбы, подверглось серьезной правке Потемкина [627] Брикнер А. Г. Потемкин. С. 43. . Черновик испещрен пометами, исправлениями и вставками, сделанными князем [628] Сб. РИО. Т. 27. С. 105–107. . Это показывает, как близко Григорий Александрович стоял к императрице сразу после возвращения из поездки, которую многие считали опалой.

Однако было бы иллюзией думать, что возвращение Потемкина ко двору означало его полную победу над противниками. Пока длился кризис в отношениях Екатерины и ее любимца, не утихали разговоры о скорой отставке Григория Александровича с поста вице-президента Военной коллегии. Называли разных кандидатов на его место: графа А. Г. Орлова, князя Н. В. Репнина, графа П. А. Румянцева [629] Барсков Я. Л. Письма имп. Екатерины II гр. П. В. Завадовскому // РИЖ. С. 235–236. . В предвкушении освободившейся вакансии Никита Иванович Панин вызвал в Петербург своего племянника Репнина [630] Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. С. 40. , чтобы тот мог оказаться в нужном месте в нужное время. Но этим честолюбивым планам не суждено было исполниться.

Угроза опалы, впервые повисшая над головой Потемкина в 1776 году, заставила его задуматься о будущем. При решении важнейших государственных дел, таких как подписание мира или борьба с пугачевщиной, он жестко проводил волю Екатерины, часто действуя вопреки пожеланиям ведущих партий. Такая позиция настроила против него многих влиятельных вельмож. До сих пор казалось, что милость императрицы будет для Григория Александровича надежным щитом. Однако уже в начале 1776 года выяснилось, что это не так. Государыня не всегда была свободна в своих шагах, а ее покровительство имело определенные границы.

Иностранные дипломаты не раз сообщали к своим дворам смутные известия о старании Потемкина получить власть над полунезависимым княжеством или герцогством в составе империи. Обобщая эти слухи, Я. Л. Барсков писал: «Ясно было, что с воцарением Павла „светлейший“ потеряет если не жизнь, то власть и, по всей вероятности, свое несметное богатство. Ему нужно было заранее обеспечить себе независимость» [631] ОРРГБ. Ф. 369. Собр. Бонч-Бруевича В. Д. К. 375. Ед. хр. 29. Л. 17. . В течение последующих пятнадцати лет циркулировали слухи о желании князя стать Курляндским герцогом, получить польскую корону и, наконец, возглавить небольшое буферное государство Дакия, включавшее земли, отвоеванные у Турции. Мадариага считает кажущуюся легкость, с которой светлейший князь распоряжался судьбой земель, находящихся под фактическим протекторатом России, проявлением его роли «императора-консорта» [632] Madariaga I. de. Russia in the Age of Catherine. P. 564. .

Проект в отношении Курляндии действительно существовал. Впервые упоминание о нем встречается зимой 1776 года во время посещения Петербурга русским послом в Польше О. М. Штакельбергом. Курляндские дворяне, недовольные своим герцогом Пьером Бироном, обратились к Екатерине с жалобой на него, а к Потемкину с предложением занять место неугодного им сюзерена. Ситуация была щекотливой. Ведь Курляндия в качестве вассального владения входила в состав Речи Посполитой. Однако судьбу курляндского престола вот уже более полувека решали русские штыки и русские деньги.

Пьер Бирон был сыном знаменитого фаворита Анны Иоанновны Эрнста Иоганна Бирона. Когда последний оказался свергнут и сослан в 1740 году, его семья утратила права на корону. Лишь через двадцать лет Петр III возвратил Бирона из ссылки, а новая императрица Екатерина II восстановила его в качестве Курляндского герцога. Остаток дней он провел в Митаве, честно выполняя волю Петербурга. При нем герцогство еще заметнее отделилось от Польши и вросло в Россию, тем более что значительное число курляндских немцев служило в русской армии. После смерти грозного временщика «особые отношения» были скреплены браком его сына Пьера Бирона и княжны Е. Б. Юсуповой. Екатерина сама устроила этот союз, свадьба состоялась в Зимнем дворце 23 февраля 1774 года.

Неудивительно, что курляндские дворяне видели владыку не в польском короле, а в русской императрице, и за решением своих дел ездили в Петербург. Вспыльчивый и грубый Пьер не устроил их в качестве господина. К Екатерине поступали жалобы, однако императрица была склонна подождать. Незадолго перед тем произошел первый раздел Польши. Активизация действий России в Курляндии могла быть воспринята шляхтой как подготовка к отторжению еще одного куска территории. Нового же обострения отношений и новой конфедерации государыня не хотела. Она поручила Штакельбергу прощупать почву в Варшаве, а Потемкину писала, что потихоньку «дело пойдет» [633] РГАДА. Ф. 5. № 85. 4. 1. Л. 146. .

На время все замерло. Лишь в сентябре 1778 года императрица, видимо, под давлением Потемкина, написала Штакельбергу о возможности дать ход жалобам курляндских дворян. В то же время между ней и любимцем произошло решительное объяснение. Новое прошение курляндцев привез ко двору полковник И. И. Михельсон, в прошлом герой подавления пугачевщины.

С января в Митаве по рукам ходил памфлет против герцога Пьера Бирона. Два списка с этого сочинения — на французском и немецком языках — Михельсон передал Потемкину. «Герцог выказывает при всяком случае самый грубый и жестокий характер, — говорится в памфлете, — самое легкое подозрение способно довести его до порывов мести… Поистине, с наилучшим расположением в свете невозможно любить подобного принца. Каждый день открываются новые проекты, которые, кажется, клонятся к тому, чтобы совершенно разорить и уничтожить страну. Должно опасаться возмущения подданных… ибо рабство вполне египетское скоро дойдет до крайнего предела… Помощь высшей державы не может быть устранена, потому что она необходима» [634] Сб. РИО. 1885. Т. 42. С. 396. . К этому времени в Петербург вернулась и жена герцога Евдокия Борисовна, тоже живописавшая грубость мужа самыми черными красками. Тиран даже бил ее и не выпускал из Митавы.

По поводу всего этого Екатерина писала Потемкину: «…Я и сама герцогом недовольна; жалобы приносить им запретить нельзя, но все сии люди весьма ветреные, их видела в четырех случаях, при четырех хозяйствах» [635] РГАДА. Ф. 5. № 85. Ч. I. Л. 22. . Наследующий день, 15 сентября, она продолжала: «Вы хорошо судите, что у меня не может быть лично никакого сравнения между вами и герцогом Курляндским. И, конечно, во всю мою жизнь я с величайшим удовольствием и усердием буду склонна к тому, что может… способствовать вашему благосостоянию. В деле, о котором приходил мне вчера говорить Михельсон, должно прежде всего установить правила справедливости и правосудия… Справедливого или ложного недовольства какого-нибудь беспокойного подданного недостаточно для удовлетворения Европы. Недовольство, которое я могу иметь в деле его жены, также недостаточно для того, чтобы я переделывала свой собственный труд. Приведите в безопасность славу и справедливость и рассчитывайте после того, что никто не будет ратовать за вас с большим рвением, чем я, потому что я люблю вас и убеждена, что и вы привязаны ко мне сильнее, чем кто-либо на свете. Не примите это подобно Юпитеру-Громовержцу, которого вы изображаете, когда ваша кровь кипит» [636] Там же. Л. 29. .