Ольга Елисеева - Потемкин

23 мая в Шклове бывший фаворит С. Г. Зорич устроил в своем замке для Екатерины великолепный праздник с фейерверком [746] РГАДА. Ф. 5. № 85. Ч. I. Л. 102. . На следующий день состоялось свидание Екатерины с Иосифом II. После обеда в присутствии множества гостей беседа двух монархов продолжалась наедине. О содержании разговора известно из писем австрийского императора матери. Была выражена общая неприязнь к прусскому королю. Далее Екатерина как бы в шутку осведомилась, не собирается ли Иосиф II занять Папскую область и завладеть Римом, на это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче захватить «свой Рим», то есть Константинополь. Екатерина заверила собеседника в желании сохранить мир [747] Arneth A.-R. Maria Therezia und Jozeph. V. III. P. 251–255. . Пробные камни были брошены. Между Потемкиным и австрийским посланником в России графом Людвигом Кобенцелем начались переговоры о заключении австро-русского оборонительного союза [748] Брикнер А. Г. История Екатерины II. С. 380. .

29 мая Екатерина и Иосиф покинули Могилев, доехали вместе до Смоленска и ненадолго расстались, чтобы вновь встретиться 18 июня в Царском Селе, где, по словам императрицы, гораздо удобнее было обмениваться мыслями [749] Там же. С. 378. . Прежде чем отправиться в Северную столицу, иностранный гость захотел посетить Москву. Потемкин отправился с ним. Иосиф писал по этому поводу матери: «Князь Потемкин хочет ехать в Москву, чтобы дать мне все необходимые пояснения. Он пользуется высочайшим доверием Ее Величества. За столом ее величество во всеуслышание назвала его истинным своим учеником и добавила, что у единомышленников должны совпадать их склад ума и образ мыслей и что она не знает другой более подходящей ей головы, чем потемкинская. До сих пор этот господин вел со мной лишь самые осмотрительные разговоры, но я не сомневаюсь, что со временем он станет более открытым и что, может быть, он предпринимает эту поездку в Москву именно с такой целью» [750] Иосиф II. Письма императрице Марии-Терезии. С. 174. .

В дороге Потемкин, что называется, «пас» императора, продолжая сообщать Екатерине подробности об августейшем госте. В ответ она писала 9 июня со станции под Псковом: «Батинька князь, письмо твое из Вязьмы… сегодня получила, из которого усмотрела, что гр. Фалькенштейн, а ты за ним полетели к Москве… Буде Вас найду в Новгороде, то увезу с собою; Вы подумаете, что брежу; нет, не брежу, но знаю, что с проворными людьми дело имею. Буде гость заботится еще знать мое о нем мнение, то можете сказать, что я думаю, что ни один ныне живущий государь не подходит к нему, касательно заслуг, сведений и вежливости. Я в восхищении, что познакомилась с ним; даже как частное лицо он был бы превосходным знакомством» [751] РГАДА. Ф. 5. № 85. Ч. I. Л. 81. .

Иосиф II во всех своих заграничных путешествиях появлялся исключительно как «частное лицо» и заметно тяготился внешними атрибутами роли монарха. Поэтому комплимент Екатерины, заметившей, что гость заинтересовал ее именно своими человеческими качествами, был весьма тонок. Характеристика Иосифа II была вписана в русский текст письма по-французски и предназначалась для дословной передачи австрийскому императору.

Беспокойство гостя объяснялось тем превратным мнением, которое сложилось о нем у Екатерины еще до знакомства. Императрица насмехалась над ханжеством Марии-Терезии, называя ее «Святой Терезией», а самого Иосифа «l'homme a double face» (двуличным человеком) и «piccolo bambino» (маленьким ребенком). В подобных прозвищах содержался весьма болезненный для императора намек на его политическую зависимость от матери. Поведение Марии-Терезии не способствовало тому, чтобы в дипломатических кругах за ее сыном закрепилась репутация человека взрослого и самостоятельного. Из самых лучших соображений она подчас оказывала императору медвежьи услуги. Непосредственно перед встречей в Могилеве прусский посол Герц, желая настроить Екатерину против Австрии, рассказывал, «что императрица-королева сильно противилась путешествию своего сына и согласилась на него не прежде, как получив заверения, что нравственность императора не подвергнется опасности» [752] Гаррис Д. Донесения британскому правительству. С. 63. .

Во время свидания в Могилеве Екатерина постаралась показать Иосифу свое расположение, и теперь в письмах к разным корреспондентам отзывалась о госте с большой похвалой. «Я нашла, что он очень образован, любит говорить и говорит очень хорошо, — сообщала императрица Гримму. — Я нашла, что дети иной раз не похожи на своих родителей. Мы, кажется, не очень богомольны, что выражается особенно в выборе книг для чтения» [753] Сб. РИО. 1878. Т. 23. С. 180–181. . В среде иностранных дипломатов утвердилось мнение, что австрийский император очаровал Екатерину. «Императрица чувствует себя польщенной таким посетителем, — доносил Гаррис. — Она, в самом деле, пленена ловкостью и любезностью его… он же, в свою очередь, сделал все возможное, чтобы понравиться ей» [754] Papers and correspondence of James Harris. V. I. P. 313–314. .

Иосифа чрезвычайно интересовал вопрос о Константинополе, и он выражал надежду, что в Москве ему удастся «выведать у Потемкина побольше». Не тут-то было. Почувствовав настроение гостя, в Первопрестольной князь нарочито отстранился от дел и погрузился в праздную беззаботность. Император писал матери: «Моим пребыванием в Москве я доволен. Город великолепный, окрестности его плодородны и приятны для глаз; общество, особливо дамское, весьма привлекательно и много прехорошеньких…

Князь Потемкин в Москве жил в свое удовольствие; я там виделся с ним всего три раза, и о делах он не говорил ни слова. Я передал ему предназначенный для него подарок, он же всячески уверял меня в своей преданности, которую, если брать его слова всерьез, будто можно легко проверить при первом удобном случае» [755] Иосиф II. Письма императрице Марии-Терезии. С. 174–175. . Однако дальше взаимных любезностей разговор не двигался. Что послужило тому причиной?

Обстановка при русском дворе оставалась сложной. Противодействие сближению России с Австрией было серьезным. В этом вопросе прусская дипломатия и партия Никиты Панина выступали заодно. На Екатерину оказывалось сильное давление, и Григорий Александрович не мог заранее сказать, как повернется дело. Будет ли заключен выгодный для Петербурга союз с Веной, и не обернется ли в случае неудачи излишняя откровенность русской стороны против нее же самой? Поэтому продвигать переговоры вглубь Потемкин не торопился.

Была еще одна причина, чисто личного свойства, по которой князь в Москве больше времени проводил дома, чем занимался августейшим гостем. Дни Дарьи Васильевны подходили к концу, она болела, и вся семья сознавала, что престарелая госпожа Потемкина уходит. Григорий Александрович предпочел подольше побыть подле матери. Считается, что их отношения были сложными. Караганов на правах родственника сообщал, будто Потемкин не любил мать за то, что она «говорила ему правду» о его амурных интрижках с племянницами. В ответ будто бы князь отказывался читать ее письма и, не распечатывая, кидал в огонь [756] PC. 1872. Т. 5. № 3. С. 463. . Документами эта версия не подтверждается. Сохранились отрывочные письма Дарьи Васильевны к сыну — безграмотные и неудобочитаемые из-за плохого почерка, но в целом очень теплые [757] РГАДА. Ф. II. № 873. .