Павел Фокин - Маяковский без глянца

Людмила Владимировна Маяковская:

1919 году Володя переехал в Москву. И хотя он получил комнату в центре города, часто навещал нас на Красной Пресне. Он тогда очень много работал в РОСТА над плакатами. Мы ему помогали, и не только мы с Олей, но и наша мама. Было холодно, горела все время дымная печурка, наша мама, всегда деятельно поддерживавшая нас в работе, растирала краски и разогревала клей. Мы с большим трудом укладывали ее спать, а сами часто работали до утра, быстро развешивая рисунки для просушки по комнате, иногда даже накрывали ими спящую маму…

Елизавета Александровна Лавинская:

Никогда не забуду этот коротенький рассказ Александры Алексеевны:

– Приходит Володя, я вижу, что он расстроен, молчит. Я не выдержала, спросила: «У тебя опять неприятности с Лилей Юрьевной?» Он сказал мне только: «Мамочка, я вас очень прошу никогда не спрашивать меня об этом». И с тех пор, что б я ни узнавала, что б я ни видела, я молчала, никогда не спрашивала его о Бриках. Мне хотелось ему сохранить дом, куда бы он мог, усталый, замученный, прийти просто отдохнуть, где он знал, что его всегда ждут, никто никогда не расспрашивает.

Виктор Борисович Шкловский:

Я ее знал уже старой женщиной, бывал у нее после смерти Маяковского в другой квартире на Красной Пресне; в этой бедной квартире она ничего не хотела изменять после смерти сына.

Николай Иванович Хлестов:

Людмила Владимировна, красивая девушка, с твердым, волевым характером, тоже всецело отдавала свою жизнь семье и имела большое благотворное влияние на младших: брата Володю и сестру Олю. Много раз я слышал, как Оля и Володя говорили между собой:

– А ты спрашивал Люду, она разрешила тебе это?

Оля, эта веселая девушка, рассказывая об отце, делалась тихой, серьезной. С такой же любовью, с тем же выражением она говорила о своей старшей сестре. В затруднительных случаях Володя и Оля шли к Людмиле Владимировне и всегда получали добрый совет.

Людмила Владимировна Маяковская:

Мои политические симпатии сближали меня с революционной молодежью. Я занималась в марксистских кружках. Через товарищей революционеров получала нелегальную литературу. Вся бурная, революционная жизнь конца 1904 года и 1905 года сильно захватила меня. Революционная борьба масс оказала влияние также на Володю и Олю. Кавказ переживал революцию особенно остро. Там все вовлекались в борьбу, и все делились на участвовавших в революции, определенно сочувствовавших ей и враждебно настроенных. Учащаяся молодежь организовывалась в политические кружки.

Елизавета Александровна Лавинская:

Политическую литературу носила ему Людмила Владимировна, так же когда-то она привозила первые революционные листовки из Москвы в Кутаис в 1905 году, а листовки эти сыграли большую роль в жизни младших – Володи и Оли.

Христофор Николаевич Ставраков:

Оля унаследовала от отца прямоту характера и жизнерадостность, которая особенно проявлялась в школьные годы. Хорошо помню ее на вечерах кутаисской женской гимназии, где она неутомимо танцевала и своим весельем увлекала других. Но как только волны революции докатились до Кутаиси, она всю стремительность своего характера направила на участие в работе подпольных кружков учащейся молодежи.

В 1904–1905 годах я встречал ее на занятиях марксистского кружка, которым руководил Г. Корганов. Кружок был небольшой – четыре-пять человек. На его занятиях мы читали и обсуждали популярную марксистскую литературу. Разумеется, говорили и о текущих политических событиях.

Ольга Владимировна Маяковская. Из письма Л. В. Маяковской, конец октября 1905 г.:

У нас в гимназии ученицы составили кружки с. – демократок и с. – революционерок, и с ними занимаются пропагандисты. Я тоже примкнула к одному из таких кружков учениц 6 класса, и с нами занимается студент Шинцадзе, с. – демократ. Он все объясняет очень хорошо и понятно. Сейчас мы проходили «Труд и капитал», а потом будем разбирать «Экономические беседы» Карынтева. Если тебе не трудно, то привези или пришли мне эти книги. Они, кажется, стоят 25 коп<���еек> обе. Во всем Кутаисе нет этих книг. Я маме говорила, что я занимаюсь в кружке, и мама ничего не имеет против, и я очень рада. Мы в неделю два раза собираемся у одной из этих учениц.

Вчера днем я с Володей была в театре. Какой-то приезжий русский читал: «Что такое политическая свобода». Он читал очень хорошо, и я все поняла. Ученические места были по десяти копеек, так что все учащиеся были в состоянии слушать. Наш учитель-пропагандист говорил, что ему очень приятно, что я, русская, тоже изъявила желание заниматься, потому что русские вообще не занимаются, а примыкают к так наз<���ываемой> партии «Николашек» (это наше гимназическое прозвище). Из всей гимназии из русских занимается только человек пять.

Николай Иванович Хлестов:

Оля была веселая, подвижная, очень остроумная девушка. Придумывала всякие игры и проказы. Приходя из гимназии, она вносила большое оживление: острила, рассказывала что-нибудь смешное, заразительно смеялась, тормошила Володю, и мы поднимали шум, крик, беготню по коридору. Но достаточно было появиться Людмиле Владимировне и сказать: «Мама отдыхает», – и все сейчас же затихали.

<���…> Людмила Владимировна училась в Строгановском училище, но кроме учебы выполняла много частных заказов и своим заработком значительно облегчала положение семьи. Случались такие дни, когда у Маяковских утром к чаю не было хлеба, и тогда Людмила Владимировна доставала необходимую монету, возможно из аванса, выданного ей на покупку материала, и хлеб появлялся. Не помню, чтобы Людмила Владимировна пошла хотя бы в кино или погулять, она только посещала выставки по искусству. Остальное время все работала, работала.

Елизавета Александровна Лавинская:

Людмила Владимировна говорила о себе, о своей работе, об Оле. Я была глубоко внутренне потрясена. Не оттого, что она рассказала мне что-то особенное, необычайное, нет, но вся она, весь ее облик, форма выражения, та любовь, с которой она говорила о своей работе, – все шло вразрез с высказываниями Лили Юрьевны. Кроме того, от Людмилы Владимировны веяло каким-то внутренним, физическим здоровьем (это ведь был двадцать седьмой год!). С ней так легко было дышать после этого балкона с возлежавшей голой Лилей, исходящей злостью и слезами из-за страха упустить Маяковского.

Елена Владимировна Семенова:

Людмила Владимировна – человек с твердым, очень упорным характером – была представителем семьи во всех вопросах, касавшихся брата. Она выступала с воспоминаниями о нем, к ней обращались литературоведы, писавшие о юности Маяковского, в том числе и Перцов, она входила в Выставочный комитет. Я не могу осуждать ее за ненависть (иначе не назовешь) к Лиле Юрьевне – к женщине, которую считала несчастьем в жизни Маяковского. Далеко не защищаю Лилю Юрьевну, но нельзя согласиться с упорным стремлением Людмилы Владимировны стереть Бриков из биографии Маяковского. Это невозможно и бессмысленно. Дело только одного Маяковского, кого ему надо было или не надо было любить. <���…> На эту тему я не пыталась спорить с Людмилой Владимировной, зато ее упрямое заявление «Володя никогда не был футуристом» всегда вызывало возражение. Она не могла простить В. О. Перцову того, что в своей книге он не обошел этого периода и ненавязчиво, но определенно этот период показал. Людмила Владимировна всю жизнь <���…> старалась «исправить» биографию Маяковского так, как она ее себе представляла для «лучшего и талантливейшего».