Павел Фокин - Маяковский без глянца

Ольга Константиновна Матюшина:

Однажды к Михаилу Васильевичу Матюшину страшно взволнованный влетел Маяковский. Он метался по комнатам и ничего не говорил.

Мы испуганно глядели на него.

– Что с тобой, Володя? – спросил Матюшин. Маяковский дико посмотрел на него и заорал:

– Все пропало! Постановки не будет!

Через два дня должна была состояться <���…> постановка «Трагедии» Маяковского.

– Почему не будет?

Носившийся вихрем по комнате Маяковский остановился.

– Актеры отказались!

– Актеры отказались? Что с ними случилось?

– Какие-то мерзавцы распустили по городу слух, что на спектакле футуристов будут бить актеров и забросают их падалью, селедками и вообще всякой дрянью.

– Ерунда какая! – сказал Михаил Васильевич.

– Как вы узнали об их отказе?

– Я пришел к ним на репетицию. Они набросились на меня с таким криком, руганью, визгом, что я долго не мог понять, в чем дело. Когда понял, послал их к чорту и ушел. Михаил Васильевич, что делать?

– Постановка должна состояться, Володя, во что бы то ни стало!

– Да. Но как? В такой короткий срок…

– Все актеры отказались?

– Женщины все, а мужчин можно кой-кого уговорить.

– Надо набрать знакомых и в два дня обучить их. Роли у тебя маленькие. Давай посмотрим трагедию и подумаем, кого пригласить.

Они уселись к столу, начали просматривать роли. Я хотела уйти. Михаил Васильевич остановил:

– Оля, сыграй женщину со слезой!

– Что вы! Я в жизни никогда не играла!

– Не играли, так будете играть! – властно сказал Маяковский.

– Не играла и не буду играть, – в тон ему ответила я.

– Ну, будет вам! Как щенки вечно кусаются. Оля, ты должна нам помочь. Согласна?

– Я же не умею…

– Научим. Ты хорошо исполнишь эту роль. Она маленькая.

Я колебалась.

– Соглашаетесь? – уже ласково сказал Маяковский.

– Я боюсь. Ведь вы говорите, там будут бить и бросать всякую дрянь. Я очень боюсь дохлых крыс…

– Дохлых крыс я попрошу в меня бросать, ведь я буду около вас. А если попадут тухлым яйцом, так не взыщите. Зато весело будет. Можно будет в них обратно кидать, да выбирать еще самые ядовитые физии. Согласны?

– Согласна, только за качество не отвечаю. Какая роль?

– За качество отвечаем мы! – сказал Маяковский, дал мне роль и попросил ее переписать, пока они будут решать, кого еще позвать.

Левкий Иванович Жевержеев:

Первоначально задуманное Школьником трехмерное (с многочисленными лестницами, мостами и переходами) оформление оказалось по тем временам неосуществимым, и художник ударился в другую крайность – он ограничился лишь двумя живописными «задниками», на которых блестяще написал два «городских» пейзажа, и по форме и по содержанию весьма мало связанных с текстом трагедии.

Чрезвычайно сложные по композиции «плоскостные» костюмы Филонова, написанные без предварительных эскизов им самолично прямо на холсте, затем были натянуты на фигурные, по контуру рисунка, рамки, которые передвигали перед собою актеры. Эти костюмы также мало были связаны со словом Маяковского.

Бенедикт Константинович Лившиц:

Так называемое «художественное оформление» принадлежало Школьнику и было ниже самого спектакля. Все, что в тексте неприятно поражало поверхностным импрессионизмом, рыхлостью ткани, отсутствием крепкого стержня, как будто нарочно было выпячено художником, подчеркнуто с какой-то необъяснимой старательностью. Один Маяковский, кажется, не замечал этого, хотя вмешивался во все детали постановки.

Двухсаженная кукла из папье-маше, с румянцем во всю щеку, облаченная в какие-то лохмотья и, несмотря на женское платье, смахивавшая на елочного деда-мороза, искренно нравилась ему, так же как и все эти сверкавшие фольгой, похожие на огромные рыбьи пузыри, слезинки, слезы и слезищи.

Он, словно ребенок, тешился несуразными игрушками, и, когда я попытался иронически отнестись к нелепой, на мой взгляд, бутафории, его лицо омрачилось.

Александр Авельевич Мгебров (1884–1966), драматический актер, мемуарист:

Место действия – совсем небольшое пространство. Участвующие – их было немного – уже в костюмах. Это – молодежь, ничего общего с театром не имеющая. Настроение подавленное. Все немного сконфужены: сами не знают, что делают. Однако их полуосвещенные фигуры странно занимают меня. Какие-то картонные куклы. Лиц нет – маски. Вот тысячелетний старик, высокий, с лицом, облепленным пухом; впереди на нем разрисован во весь рост картон; по этому картону ярко выступают черные кошки. Дальше мимо меня мелькают человек без уха, человек без головы, человек без ноги. Все они – коленкор и картон. Это – по нему нарисовано. А лица закрыты. <���…>

На задней стене сцены и на грандиозной железной двери большими буквами надпись: «Фу-дуристы»… Это написали рабочие сцены – футуристы не стерли ее. Не все ли равно им, в конце концов? Но где же они? Вот Владимир Маяковский, в пальто и мягкой шляпе. Величественный и самоуверенный и, как всегда, красивый. Однако я замечаю, что на этот раз Маяковский волнуется. Вот другие. Но все они скромны и тихи. Все это совсем не похоже на скандал. Как-то мучительно за них… Маяковский делает последнее распоряжение. Он один сосредоточен.

Ольга Константиновна Матюшина:

Время приближалось к началу спектакля. За кулисами Маяковский уже ждал выхода. Его плотно сжатые губы, горящие глаза, напряженная фигура говорили об огромном волнении и о желании усилием воли побороть его.

Но вот его выход. Он весь как-то метнулся, на мгновение остановился, сжав руки, и вдруг пошел ровно и, казалось, спокойно на сцену.

услышала я громкий, но срывающийся голос Маяковского. В зале зашумели, засмеялись. Видимо, этот шум сразу заставил Маяковского забыть, что он актер на сцене, и вспомнить свои выступления.

Начиналось второе действие. Маяковский, в тоге и лавровом венке, стоял близко у входа на сцену. От страха я лязгала зубами, меня всю трясло. Маяковский, заметив мой испуг, весело сказал, улыбаясь:

– Холодно?

– Нет, страшно.

– Это только первый момент, скоро будет очень просто и весело.

Александр Авельевич Мгебров:

Из-за кулис медленно дефилировали, одни за другими, действующие лица: картонные живые куклы. Публика пробовала смеяться, но смех обрывался. Почему? Да потому, что это вовсе не было смешно, – это было жутко. Мало кто из сидящих в зале мог бы осознать и объяснить это… <���…> Хотелось смеяться: ведь для этого все пришли сюда. И зал ждал, зал жадно глядел на сцену.