Николай Микава - Грузии сыны

Уже с рождения он отличался слабым здоровьем, и тяжелый труд был ему не по силам. Именно поэтому родные, поняв, что мальчик не пригоден для сельской работы, решили дать ему образование.

В приведенных выше страницах «Автобиографии» Эгнате не пишет, почему он не окончил духовное училище. А дело было так.

Будучи в последнем классе, Эгнате вместе с прогрессивно настроенными учителями и передовыми товарищами по училищу принял активное участие в разгоревшейся борьбе против реакционного школьного руководства. Он был одним из организаторов забастовки учащихся, которая явилась его первым боевым крещением будущего писателя и революционного деятеля.

Эгнате был исключен из гимназии с «волчьим билетом», лишившим его возможности поступить в какое-либо другое учебное заведение или устроиться на государственную службу. Стремясь закончить образование, он пытался заниматься с учениками, чтобы впоследствии «держать экзамен где-нибудь в духовном училище и получить таким образом свидетельство об окончании». Однако эти попытки не дали результата.

Он пишет в письме на имя Ивана Лиадзе:

«Я… стал заниматься вместе с учениками четвертого класса, в особенности с С. Джибладзе. Но стоило деканозу и его вдохновителю инспектору узнать об этом, как они нагнали на учеников четвертого класса такого страху, что врагу не пожелаешь!.. Четвероклассникам пригрозили, что если они будут водиться со мной, то их моментально исключат из училища, и это еще полбеды… грозились сослать их в Сибирь».

И далее в том же письме:

«Деканозу теперь мерещится не один Ингороква, а несколько. Так, недавно он вызвал к себе одного ученика четвертого класса и, сказал ему: «Почему ходил к тебе Ингороква?» Ученик спросил: «Когда, мой господин?» — «А вот когда он зашел к Ефимию Чалаканидзе, он был и у тебя!» Ученик ответил: «Что вы говорите, сударь! Если он зашел в дом к Чалаканидзе, как же он мог быть у меня!!» Тогда деканоз вспылил и надвинулся на ученика, чтобы разорвать его на куски за то, что тот посмел возразить. «Этот проклятый мог бы быть и там и у тебя!»— кричал он. Вот в каком положении пребываю я, мой господин. И как я могу заниматься чем-нибудь, готовить программу и прочее. Говорят, экзарх должен приехать в Озургеты. Если это правда, я обращусь к нему с прошением. Если ничего не выйдет… я пожму руку жизни и попрощаюсь с ней навсегда…»

С огромным трудом удалось сдать Эгнате экзамены на звание сельского учителя, и в октябре 1879 года он был назначен учителем в село Чочхаты.

Поистине трогательной и беспредельной была тяга этого человека к знаниям. Живущий в невероятной бедности, на последние гроши он покупал книги. Работая учителем в сельской школе, он мучается тем, что нет учебников и пособий, на которые у сельской общины не хватает средств. Он написал обстоятельную докладную записку Илье Чавчавадзе, тогдашнему товарищу председателя правления Тифлисского общества по распространению грамотности среди грузин Кавказского наместничества, в которой последовательно излагает нужды школы.

Ниношвили пытается собрать хоть какие-нибудь деньги для продолжения образования. В марте 1881 года он ушел с места учителя и начал работать на недавно начавшемся строительстве Батумской железнодорожной линии.

«…Я вступил в товарищество с какими-то подрядчиками работ, но от этого к концу у меня остались одни только долги. В 1882–1883 году я служил телеграфистом на той дороге (Батумская ж. д.)».

— Вскоре Эгнате уехал в Тифлис, где поступил наборщиком в типографию Арсена Каландадзе за семь копеек в день, а через некоторое время вернулся в деревню.

«В течение шести месяцев служил сельским писарем».

Жизнь в деревне не удовлетворяла Ниношвили. У него уже был большой запас впечатлений, накопился опыт. Ему хотелось писать, и недостаток образования не давал ему покоя.

В ноябре 1886 года Эгнате на небольшие деньги, собранные среди сочувствующих ему друзей и знакомых, едет для получения высшего образования за границу,

…С утра он уходил в виноградники. Чистый и тихий городок Монпелье лежал внизу, его хорошо было видно с холмов. Вдалеке по проселку лениво пылили лошади окрестных виноделов: в город везли остатки урожая.

Эгнате любил, раздвинув по-осеннему тяжелые ветви, наблюдать эту чужую жизнь чужой страны.

Франция…

Как он стремился сюда! Не хватало денег. Унижался, просил, писал письма…

И вот, наконец, пароход — огромный, красивый, белый на синих волнах… Трапезунд. Самсун. Стамбул. Фамилия капитана была Жибуен. Молодой моряк, видимо из богатой семьи, но хочет казаться «морским волком». А всеми делами заправляет его помощник, здоровенный швед с трубкой и бакенбардами.

В Марсель пришли поздно ночью, однако весь берег был усыпан огнями. Просто море огней. Эгнате впервые видел такой большой порт. Величественные океанские пароходы и тут же старинные парусники. Скрип лебедок, команды на всех языках перемежаются с гудками буксиров и сиренами кораблей. С рейда доносится музыка: это итальянцы справляют какой-то национальный праздник.

На берегу толпа. Шныряют туда и сюда носильщики в форме, люди несутся, стоят, сидят. То и дело подкатывают к выходу нарядные экипажи. А кругом мерцание фонарей и огни, огни…

Да, так оно было…

— Эгнате!.. Эгнате!..

Кажется, кто-то зовет его? Ниношвили вздрогнул. «Кому я понадобился?» — с неудовольствием подумал он. Ах, это Самсон Канделаки, его соотечественник и друг.

— Здравствуй, Самсон…

— Здравствуй, Эгнате, я искал тебя в кафе, но мне сказали, что ты рано позавтракал и ушел в холмы. — Самсон сел рядом с Ниношвили.

— Да, я с утра здесь. У меня сегодня неважное настроение… — сказал Эгнате. — Опять нет денег… Опять мне кажется, что вся эта затея провалится и учиться не придется! Меня преследует какой-то рок! Я потратил столько сил, чтоб вырваться сюда и поступить в институт, и вот…

— Брось, Эгнате, ты же знаешь: мы не оставим тебя в беде!..

— Вы-то не оставите, но чем вы можете помочь мне, когда вам самим копейки шлют с родины?

Они замолчали. Эгнате сидел на траве, над его головой ветер шевелил листву. Где-то вдали на дорогах Франции все так же клубилась пыль…

Ниношвили не получил помощи с родины. Друзья не смогли собрать суммы, необходимой для продолжения его образования. Вот его письмо, адресованное другу из Гурии:

«Ты, вероятно, видел птицу с подрезанными крыльями, которая пытается, но не может взлететь? Этой птице с подрезанными крыльями подобна моя мечта. Всем сердцем я стремлюсь к образованию, жажду увидеть вольную жизнь Женевы и Парижа, но силы и обстоятельства не позволяют мне осуществить это желание. Кто знает, даст ли мне когда-нибудь счастливый случай возможность увидеть Париж и другие очаги свободы, услышать звуки гимна свободы — «Марсельезы»! Эх, не стоит об этом говорить!..»