Максим Макарычев - Валерий Харламов

«Борис Сергеевич был неизменным зрителем и матчей, сыгранных Валерой в Москве, и очень многих тренировок, всегда провожал сына в хоккейные полеты по белу свету и всегда встречал — и не одного его, а всю команду. Человек очень скромный, тихий, предпочитающий слушать, а не говорить (эти его качества в полной мере были унаследованы Валерием), он, однако, весьма здраво судил о хоккее, и для меня было интересным его мнение, — писал Анатолий Тарасов в статье для посмертного сборника статей «Три скорости Валерия Харламова». — Десятилетия простоявшие у станка, мама работала токарем, а отец — слесарем, они ценили в Валере не столько то, что он трудом и талантом своим достиг огромного успеха, уважения всех без исключения товарищей, всемирной славы, сколько то, каким нежным и любящим сыном он был, верным мужем, заботливым отцом. Они не просто вырастили сына, они все отпущенные ему 33 года жили его интересами, он был для них и смыслом существования, и гордостью, и счастьем».

«Цену труда он познал рано, в семье. На примере своих родителей-тружеников. И не случайно отец его, Борис Сергеевич, узнав как-то, что Валерий пропустил тренировку в детской команде, сказал сыну: “Делом либо следует заниматься всерьез, либо не заниматься вовсе… тем более в команде, где ты можешь подвести других. На тренировках, да и вне их”», — вспоминал Борис Кулагин. 6

В этой счастливой семье и родители, и дети были связаны глубокой и нежной привязанностью друг к другу.

«У него были просто изумительные родители. Изумительные! — вспоминал в беседе первый тренер Валерия Харламова Виталий Ерфилов. — Мы настолько подружились с Борисом и Бегоней, что часто они приглашали меня к себе домой. Дом Харламовых всегда был хлебосольный. Еда в нем была простая, обыкновенная. Бегоня часто говорила: “Что ты в дверях стоишь? Да заходи, и всё…” Она испанка, была такая импульсивная. К Харламовым можно было прийти в любое время. Вспоминается один эпизод, связанный с этим. Однажды мы встретились после тренировки. Тренер Тазов, я, папа Боря. Он говорит: “Пошли ко мне!” Мы кое-что с собой берем, приходим, Бегоня лежит на диване. Говорит: “Ребята, меня радикулит разбил, я подняться не могу, вы уж сами себе что-нибудь придумайте”. Какая женщина бы такое сказала, когда три мужика приходят, как говорится, по пять капель добавить. Да просто выгнала бы, сказала: “Уйдите, я больная, чтобы духу здесь никого не было”. А в этой семье гостеприимство было святым делом, несмотря на хвори и болезни. Вот вам отношение к людям. Человек, будучи больным, извинился, что не может поухаживать за нами. В таком предельном гостеприимном, корректном, доброжелательном отношении к людям и воспитывался Валера. А испанская кровь повлияла и на его темперамент, на чувство юмора, на его отношение к жизни».

«Валера был настоящий друг, каких бывает мало в жизни. Позитивный, веселый с детства. Подружились мы сразу, как я пришел в армейский клуб. Мне тогда было 15 лет, Валера был на год старше. Я никогда не видел, чтобы он на жизнь смотрел как-то уныло и невесело. И не видел ни разу, чтобы ему было грустно. Наверное, в нем это было от испанских генов, — рассказывал Владимир Лутченко, которого Валерий Харламов называл одним из самых близких своих друзей. — Я ездил в ЦСКА из подмосковного Раменского в 64-65-х годах, когда начал вместе с ним играть за юношей. Тогда тренировки начинались поздно и могли закончиться в час ночи. Валера в этом случае всегда звал меня к себе, говорил: “Перестань, куда ты поедешь в Раменское, поздно уже”. Вот так я иногда у них останавливался, и меня всегда встречали как родного и дядя Боря, и тетя Бегоня».

Валера, по воспоминаниям людей, знавших его в детстве, был красивым парнем с запоминающейся внешностью. Черноволосый, с пронзительным взглядом, он выделялся среди сверстников. Еще в школе начал стильно, как сказали бы сейчас, одеваться; любил черную водолазку, которая подходила к его жгучего цвета волосам. Водолазки особенно подходят парням со спортивной фигурой, и на Валере она смотрелась здорово. В него нельзя было не влюбиться — вспоминали те, кто учился с ним в школе или преподавал ему.

Детство Харламова прошло в районе Ленинградского проспекта, недалеко от Дворца спорта ЦСКА, и именно это обстоятельство, по его же словам, во многом повлияло на выбор спортивного пути. Когда ему исполнилось 14 лет, он решил попробовать свои силы уже не в дворовом, а в «серьезном» хоккее.

Хоккей в начале 1960-х годов набирал стремительную популярность в стране, где еще недавно безраздельно властвовал футбол. Мальчишки шли гурьбой записываться в хоккейные секции. Рискнул и Валера, к тому времени закалившийся в дворовых ледовых схватках.

Ситуация в тот судьбоносный для него день, по словам самого Валерия Харламова, развивалась следующим образом. В ЦСКА он попал благодаря своим дворовым друзьям. В 1962 году, когда ему исполнилось уже 14 лет, один из друзей, что был на год младше, предложил ему на следующий день пойти на просмотр в хоккейную школу ЦСКА. Она находилась почти рядом с их домом на Ленинградском проспекте.

«Да зачем, стоит ли?» — спросил Харламов. «Ты что, Валер, там форму настоящую дают. — Товарищ выдержал паузу: — Правда, не всем, надо еще тренерам понравиться». — «Как это понравиться?» — «Ну, покататься там с шайбой по льду. Короче, надо произвести впечатление». — «Ладно, — ответил Валера. — Уговорил. Завтра пойдем».

Вернувшись с прогулки во дворе домой, он не рассказал о предстоящем просмотре отцу. «Папа, как обычно, наточил Валерке коньки в этот день, но не знал о том, что тот идет на просмотр. Узнал только через два месяца, когда Валера привел домой и, хитро улыбнувшись, сказал: “Папа, там тебя майор вызывает”. Папа развел руками: “Опять в милицию? Опять окно разбил?” Тогда Валера ответил: “Да нет. Тренер-майор. Я в хоккейной школе ЦСКА занимаюсь, в секции”», — улыбаясь, вспоминала Татьяна Харламова.

А тогда утром ватага пацанов, около двадцати человек, направилась в армейский Дворец спорта. «Там в тот день играли юнцы чуть постарше нас, а после игры был выделен час времени для набора. Часа хватило: ажиотажа такого, как сейчас, не было. Не спрашивали с такой строгостью, как ныне, и метрики или справку о здоровье», — вспоминал Харламов. Просматривал дворовых хоккеистов в этот день Борис Павлович Кулагин, будущий ангел-хранитель Харламова и главный тренер сборной СССР по хоккею.

Стеснялись и волновались «дворовые» страшно. Наконец настала их очередь выходить на лед, и ребята с Ленинградки прокатились по полтора круга каждый. Харламов выходил на лед последним, когда свои «сольные номера» с клюшкой уже откатали его товарищи по двору.