Вера Смирнова-Ракитина - Валентин Серов

Но все ближе и ближе день первого представления. Уже появляются, как и перед «Юдифью», кое-какие статьи. Правда, нет уже в живых Аполлона Григорьева, настоящего ценителя и большого друга. Но совершенно неожиданную позицию занимает один из бывших хулителей Серова, музыкальный критик Ростислав. На этот раз он разражается почти что панегириком. В газете «Голос» он пишет: «Вчера, в понедельник, на последней репетиции «Рогнеды» было столько публики, что репетицию эту можно поистине принять за первое представление… Мы убеждены, что в настоящую минуту во всех концах Петербурга, где только интересуются музыкальным делом, речь идет о новой опере. Появление «Рогнеды» решительно составит эпоху в русском музыкальном мире. Как в продолжение 30 лет вели музыкальное летосчисление от «Жизни за царя», так отныне мы будем вести его от появления «Рогнеды». В этой широко задуманной лирической драме сочетаются и русская удаль, и богатырская мощь, и глубина германских гармонических хитросплетений, и даже, местами, итальянская мелодичность, когда дело идет о выражении чувства любви…»

Ростислав во многом оказался прав. Опера действительно имела очень большой успех. Гораздо больший даже, чем успех «Юдифи». «Рогнеда» со своей пышной постановкой, со своим фантастическим древним Киевом, со своей совершенно легендарной фабулой, рассказывающая о мести язычницы Рогнеды, пришлась, как ни странно, по вкусу публике. Она отвечала общему подъему национального чувства, начавшемуся в России в шестидесятых годах, и мало кто разобрался в том, что изображенная на сцене Русь — псевдо-Русь. Об этом, пожалуй, подумали только в кружке молодой русской музыкальной школы — в будущей «Могучей кучке». И неудивительно, что публика, да и сами артисты, люди не особенно искушенные в истории, горячо и с любовью отнеслись к опере Серова.

Но, кроме того, «Рогнеда» затронула важные жизненные вопросы — о праве отечественной оперы на самостоятельное существование, о необходимости ее развития и о том, что пора уже покончить с итальянщиной, заполонившей русскую оперную сцену и приносившей делу явный вред. И в этой борьбе русской музыкальной школы с иностранными влияниями «Рогнеда» помогла одержать крупную победу.

Александр Николаевич целиком поглощен своими операми, театром, газетной полемикой. Он работает целые дни, но материальное положение семьи все еще очень шаткое. Оно целиком зависит от того, сколько раз пойдет «Рогнеда» — этот основной источник семейных доходов. «Юдифь» передана на московскую сцену, и там ее показывают редко.

Но все же сейчас у Серовых довольно просторная квартира, есть кухарка, а у Тоши, так зовут маленького Валентина, есть няня. Следовательно, Валентина Семеновна свободна и может заниматься тем, чем хочет. Но она выбилась из колеи. Тот прямой путь к музыкальному творчеству, который ей сулили первые месяцы близости с Серовым, прервался. И получилось это прежде всего потому, что она перестала быть «приходящей» ученицей. Соединить же двух музыкантов в одной квартире оказалось совершенно невозможно. Это они с Серовым поняли давно. Кому-то надо потесниться. И потеснилась она, человек менее профессиональный, от работы которого ничья, кроме ее собственной, судьба не зависит. Однако естественно, что происходящее переживается ею горько. Ни консерваторского, ни «серовского» образования она получить так и не успела. И вот она, человек, который так целеустремленно работал, о котором даже сам Серов говорил, что он талантлив, — ничто. Ничто! Самое большее — придаток к мужу, хозяйка дома, мать семейства, и все! Валентина Семеновна переживает это горе со всем пылом свои? девятнадцати лет.

А кругом все работают, ищут применения своим силам. Вся молодежь в России взбудоражена. Множество разговоров о близости к народу, о необходимости изучения естественных наук, о женской эмансипации. Все чаще и чаще можно встретить на улице или в обществе лохматого студента — это «нигилист», или девушку с остриженной косой, в очках — это «нигилистка». Наивное и трогательное движение среди молодежи, жаждущей все познать, перестроить жизнь по-иному и начинающей с отрицания существующего порядка, быта, уклада, взглядов. У молодежи есть свои кружки, В них зачитываются Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым, Некрасовым. Может быть, еще смутно, но до всех уже начала доходить мысль, что жизнь дореформенная кончилась, что действительно все взгляды надо пересматривать. Даже требования к искусству и те становятся совершенно иными — искусство должно быть прежде всего одухотворено жизненной правдой. А российская правда столь мрачна и неказиста, что, пожалуй, прежде всего надо ее менять. А как менять? Что может здесь помочь? Быть может, надо идти в народ, с тем чтобы рука об руку с ним пахать и сеять, неся разумное, доброе, вечное? Или, может быть, заняться просвещением народа и для этого в первую очередь самим приобрести подлинные знания? Поэтому во всех кружках, которых развелось великое множество, основной вопрос: что делать? Куда приложить свою энергию, чтобы изменить жизнь? Не может ко всему этому оставаться равнодушной Валентина Семеновна, не такой она человек. И она мечется в поисках ответа на вопрос: что делать?

Серова входит в кружок, где собираются молодые женщины, рвущиеся к полезной деятельности. Они создают группы для прислуг, где обучают их грамоте и счету, читают вслух лучшие и наиболее доступные произведения русских классиков, беседуют. Сами эти молодые женщины начинают на дому усиленно заниматься физиологией, математикой, физикой, химией. Многие из них организуют школы, идут в деревню, пытаясь там создать коммуны из передовых, идейных людей.

Валентина Семеновна горячий член кружка, но этого ей мало. Она не может ни отдать свои силы организации школы, ни уйти в деревню, в народ — ее связывает семья. В поисках настоящего дела она как-то заявляет мужу: «Открою лавочку с белым железом…»

Но лавочка, конечно, не выход, не занятие для талантливого музыканта. Серов объяснил ей это просто и популярно. Договорились на том, что Валентина Семеновна наймет рядом с домом комнату специально для занятий музыкой. Там она сможет давать уроки. Может быть, это выход?..

Насчет преподавания музыки у Валентины Семеновны были самые широкие планы. Она хотела усвоить исторический метод обучения, то есть выработать в себе и в учениках музыкальный стиль по образцам великих мастеров, усвоить различные приемы, относящиеся к разным эпохам музыкального развития. Возможно, что этот способ был прекрасен для преподавания, но Серов, как человек более опытный и знающий, должен был прежде всего ознакомить жену с основными правилами обыкновенной музыкальной грамоты, а потом уже разрешать ей обучать молодежь. Понятно, что из этого экспериментирования ничего не вышло.