Иона Якир - КОМАНДАРМ Якир. Воспоминания друзей и соратников.

Мост через Днепр был взорван, покореженные фермы беспомощно повисли над водой. Поезд подошел к первой, сохранившейся половине моста, затем пассажиры высадились из вагонов, кое-как добрели до берега и начали карабкаться наверх, чтобы продолжать путь пешком, на под-водах или машинах. Сутолока, испуганные крики, надрывный плач детей.

Я брела по колено в воде, как вдруг кто-то поднял меня и бережно водворил на более сухое место. Это был он - мой родной и любимый. Ради одной минуты нашей встречи стоило перенести все, что я перенесла. На моих глазах блестели слезы радости и благодарности. Мы снова оказались вместе!..

Хочется описать мне и внешность Ионы. Ведь до боли сердечной была дорога каждая черточка его лица, каждое движение рук, свет и тени глаз. Опишу его таким, каким видела в последний раз в Киеве, в конце мая 1937 года, перед отъездом в Москву.

Высокий, очень стройный, не широкоплечий. Движения его были плавными, даже изящными. Черные густые волнистые волосы на высоко поднятой голове. Четкий рисунок бровей и рта. Типичный для всех Якиров нос – не большой, чуть курносый. Карие глаза, добрые и пытливые, будто всё знающие и всё понимающие.

Во все времена года он выглядел загорелым, смуглым, так как большую часть своего служебного времени проводил в поездках, на воздухе, под солнцем, дождем и ветром. Ежедневно занимался гимнастикой и, хотя физической силой похвалиться не мог, в любимом виде спорта - цыганской борьбе - всегда выходил победителем. Двигался много, быстро, легко переносил и жару, и холод.

Еще с юности я знаю сестру Ионы - Изабеллу Эммануиловну, а попросту Белочку. Он очень любил ее. Не только внешне - своим духовным обликом она была так похожа на брата. И сейчас, встречая ее, я как бы вижу и своего незабвенного мужа. Изабелла Эммануиловна тоже пережила ужасную трагедию - гибель любимого брата, а затем мужа - Семена Захаровича Корытного.

...Годы гражданской войны остались позади. Мы поселились в Харькове, потом переехали в Киев, где в 1923 году у нас родился сын, названный в честь ближайшего друга Ионы - Петра Ионовича Баранова, командующего военно-воздушными силами Республики, - Петей.

Жили мы, как говорится, на людях. Всегда в нашей квартире было полно народу. Приходили не только по делам, а и просто побеседовать, посмеяться, отдохнуть. Двери были открыты для всех - и больших начальников, и партийных руководителей, и бывших фронтовиков, рабочих предприятий, и командировочных, не нашедших места в гостинице или в общежитии. Приходили к нам и жены командирские, и их дети... Несмотря на свою огромную занятость, Иона Эммануилович всегда находил время потолковать с гостями, рассмешить их остроумной шуткой, повозиться с ребятишками, окружавшими его любимца Петю.

Друзей у Ионы было много, очень много. Такие же искренние, сердечные, убежденные ленинцы, они неизменно находились рядом с Ионой, и он, уверена, не мог бы и дня прожить без них, в замкнутой семейной скорлупе.

Назову некоторых близких друзей Якира. Прежде всего, Петра Баранова, о котором только что упомянула. Я знала его еще с 1920 года, когда Баранов был членом Реввоенсовета 14-й армии. И уже тогда приметила, что между ним и Ионой существует настоящая мужская, партийная дружба, которая имеет крепкий фундамент: единство взглядов и характеров, уважение к людям и безгранично восторженную веру в Ленина.

Под стать им был и Иван Алексеевич Акулов, крупный партийный работник. С ним Иона мог подолгу беседовать на любые темы.

Ян Гамарник, Лаврентий Картвелишвили, Илья Гарькавый, Николай Голубенко, Иван Дубовой, Василий Бутырский, Николай Попов, Семен Корытный, Г. Д. Хаханьян, М. П. Амелин, Николай Каширин, очень многие командиры, комиссары частей и соединений, директора предприятий... Всех не перечислишь! Для них Иона Эммануилович был самым близким товарищем, кристально чистым и честным в помыслах и поступках. Поэтому и мне все эти люди были близкими и дорогими - ведь я не отделяла себя от мужа, жила его интересами, его делами и, конечно, всегда была гостеприимной хозяйкой.

Илья Гарькавый считался у нас отцом родным и дядькой Черномором. Невысокий, плотный, широкоплечий, с большими пушистыми усами, он, когда сидел, казался человеком крупного роста, а когда поднимался со стула, еле доставал Ионе до плеча. Очень добрый и аккуратный до педантичности, Гарькавый учил чистоте и порядку и нас, и красноармейцев. Выезжая в части, Илья обязательно заглядывал во все уголки казарм и, если замечал непорядок, замолкал и лишь шевелил усами. Это означало, что он недоволен и виновным не поздоровится.

Еще во время гражданской войны мне приходилось в качестве штабной шифровальщицы выезжать с Гарькавым в части, и я с трудом переносила его удручающее молчание. Чтобы как-то разрядить обстановку и заставить Илью заговорить, я начинала ерзать на стуле: пора, мол, и говорить что-нибудь... А он после длительного молчания вдруг взрывался и начинал пушить виновных... Но при всем том был он очень добрым и отзывчивым и лишь напускал на себя вид грозного начальника.

Иона очень любил Гарькавого. Когда тот заболел сыпным тифом, Иона ужасно волновался.

И уж совсем невозможно передать, что пережил Иона Эммануилович, когда в начале 1937 года Гарькавого арестовали. Иона толкался в НКВД, ездил к Сталину. Ничего не добившись, попросил разрешения хотя бы позаботиться о семье друга.

Любимым и самым авторитетным начальником Ионы был Михаил Васильевич Фрунзе. Иона его буквально боготворил, считая очень умным полководцем и выдающимся ленинцем. После встреч с Фрунзе Иона всегда подолгу рассказывал, какой это замечательный большевик, как приятно выполнять его приказания и претворять в жизнь его планы. В своей военной деятельности Иона считал себя учеником и последователем Фрунзе и очень этим гордился.

Однажды под утро из домашнего кабинета мужа до меня донеслись странные звуки, похожие на всхлипывания. Перепуганная, я вбежала в комнату и увидела такую картину: Петр Баранов и Иона Якир, обнявшись, рыдали, как рыдают в большом горе безутешные женщины. Оказалось, что умер Фрунзе. За несколько дней до этого Иона и Баранов навещали Фрунзе в больнице. Михаил Васильевич чувствовал себя неплохо и спокойно готовился к операции. И вдруг такой неожиданный финал! Иона весь почернел от горя и с трудом заставлял себя двигаться и заниматься своими служебными и партийными делами.

Мне очень трудно и больно вспоминать и писать о последних днях нашей совместной жизни, о трагической гибели дорогого мне человека...

Отца я помню очень хорошо. Помню его внешность, голос, характерные жесты, улыбку, смех... Помню многих людей, приходивших к нам в дом, их беседы с отцом. Помню даже то, что, как я теперь понимаю, мне и не положено было знать. Но что поделаешь, я был любознательным парнишкой, старался почаще бывать подле отца и в меру моего тогдашнего разумения понять и осмыслить окружающее.