Гарольд Лэмб - Сулейман Великолепный. Величайший султан Османской империи. 1520-1566

В течение нескольких лет влияние просвещенного режима уравновешивалось влиянием ритуального Закона. Такой баланс редко держится долго, особенно в крупном государстве.

В последующие двенадцать лет после гибели Ибрагима Сулейман лишь дважды водил в поход свою армию – для восстановления границ империи и для выполнения обещания Изабелле, что ее сын будет королем Венгрии.

Сулейман любил степи. Если венгерская равнина была для него чистилищем, то степи Валахии к востоку от Карпат стали раем.

Ему доставляло удовольствие путешествовать по прекрасным лугам и пастбищам вокруг моря, ставшего турецким озером (и Сулейман был полон решимости сохранить его в таком виде), еще вот почему. Кара Дениз, Черное море, имело столь же большое значение для османов, как Средиземное. Сулейман сам носил титул Господина двух морей (Белого и Черного). Правда, судоходные морские линии еще со времени Золотой Орды монополизировали итальянцы. Братья Поло вели здесь торговлю в таких прекрасных факториях, как Каффа и Трапезунд. Все эти порты перешли во владение турок вплоть до заоблачных вершин Кавказа на дальней стороне моря. Даже кавказские правители учитывали распоряжения Сулеймана, хотя и не всегда выполняли их.

Венецианские купцы, которые держали в руках большую часть торговли в Черном море, всегда подчинялись приказам Сулеймана. Будучи крайне неловкими в торговле, османские турки хотели, чтобы купцы из Сан-Марко вели свои коммерческие дела здесь как прежде, выплачивая дань за привилегию вывозить с берегов этого спокойного моря вина и воск, скот и зерно.

Вопрос судоходства на море легко разрешался, потому что Сулейман занимался наведением порядка на его берегах и находил в этом удовольствие. Он прикипел душой к этим местам. Ведь юношеские годы султан провел в мечетях Каффы. Его мать и Гульбехар происходили тоже отсюда. Теперь сын Селима возвращался домой в подлинном смысле этого слова. Население этих мест говорило на одном из тюркских языков, здесь выращивались прекрасные кони, и жители видели в турецком султане вершителя своих судеб. Они делали Сулейману подношения в виде молока и лошадей, а также золота, намытого цыганами в бурных горных потоках. И уходили после посещения султана в хорошем расположении духа.

Здесь Сулейман был в большей степени Сулейман-хан, чем османский султан. Более того, его тут считали предводителем кочевников, который, освоив городскую жизнь, вернулся во всем блеске. Он продолжал жить в шатре – сказочной роскоши – и располагал властью, о которой местные ханы могли только мечтать, потому что мог заставить грохотать массу осадной артиллерии или заставить трепетать строй янычар.

На протяжении всей своей жизни Сулейман ни разу не использовал артиллерию и солдат на берегах Черного моря.

Знакомая дорога в степи сама по себе доставляла ему радость. (Здесь Роксолана не нужна была для сопровождения.) Дорога вела к самой могучей из рек – Дунаю, где жили валахи в жилищах, распространявших аромат полевых цветов, где христиане пили белое и красное вино, танцевали под музыку цыганских дудок на конских торгах. Затем дорога пошла через кипарисовые рощи Трансильвании, туда, где упирались в небо снежные вершины Карпат, мимо развалин римских бассейнов и сверкающих песочных пляжей у реки Прут (здесь султан услышал весть о победе у Превезы) и дальше к приднестровским степям. Местное христианское население все еще помнило былую славу Рима. Жители этих мест называли себя румынами, а свою землю – Румынией. Подобно трансильванцам, румыны были освобождены от присмотра санджак-беев, но платили небольшую дань.

Среди христианских народов его империи, живших у моря, были потомки греков, которые научились от венецианцев разным премудростям. Они могли выдувать из расплавленного стекла разные сосуды и делали механизмы, печатавшие книги.

За этими равнинами расстилались настоящие степи без единого камешка, с выгоревшей травой, столь высокой, что она доставала до стремени всадника. Через эти сухие песчаные степи, где нес к морю свои воды могучий Днепр, местные жители передвигались в поисках воды как кочевники. Среди степной травы выросли купола исламских гробниц и мечетей. Здесь Сулейман принял новое обличье, стал предводителем верующих мусульман. Жители степей испытывали ужас перед человеком, способным заставить подчиниться своему слову людей, проживавших на таком огромном расстоянии, для преодоления которого всаднику понадобился бы целый месяц.

Сулейман встал лагерем у соляных болот, сверкавших при свете звезд. Поодаль на севере проходили границы владений двух дружественных христианских государей. Король Польши продемонстрировал султану свое доброе расположение, потому что имел с ним общих врагов. Великий князь Московский прислал ему соболиные шкурки, потому что татарские ханы, извечные враги Москвы, подчинялись туркам.

Вдоль рек в свободную степь двигались беженцы из Польши и Московии, мало интересные Сулейману. Они укрывали свои жилища в камышовых плавнях островов на Днепре, плавали по реке в длинных лодках. Их деревни вырастали в самой степи на пространстве между пограничными укреплениями Московии и тропами, по которым двигались татары. Эти переселенцы становились бродягами, поселенцами и воинами, получившими впоследствии название «казаки». Потом эти казаки стали процветать на плодородных черных землях, расположенных по берегам тихого Дона.

Другое убежище людей на берегах Черного моря было известно Сулейману довольно хорошо. В Крыму, связанном с большой степью лишь узким перешейком, остались следы древних народов, проходивших по этим местам. Потомки готов, все еще говоривших на германском наречии, устроили себе жилища в скальных пещерах Мангуп-Кале. В Крыму поселились греческие ремесленники и евреи, пришедшие через степь из разных мест, и, главным образом, татары, которыми еще правили потомки Чингисхана. Последние жили во дворцах с черепичными крышами голубого цвета, построенными в садах Бахчисарая.

Сулейман больше не посещал крымскую твердыню, где правили местные ханы. Он хорошо изучил их прежде, и, возможно, именно эта осведомленность удерживала его от приезда в Крым. Даже теперь в степях, тянувшихся до Астрахани на побережье Каспийского моря, которое Сулейман видел с горных вершин Персии, турецких семей было гораздо меньше, чем татарских юрт, которые стояли и на большой территории от Астрахани до Казани, где Волга поворачивает на юг. Три татарских орды считали своих всадников как овец – десятками тысяч. Они смотрели на османа как собаки на одинокого волка. По некоторым соображениям, статья платежей крымскому хану именовалась в расходных книгах турецкой казны как «оплата владельцу собак».