Анатолий Воронин - Второй пояс. Откровения советника

Я молча смотрел на этого молодого, «кровь с молоком», генерала, а в голове крутилась мыслишка: «Ну вот, и закончилась прежде нерушимая дружба между двумя генералами».

Сначала Муслим Исмат вышел на тропу войны со своим шефом, а теперь вот и Тадж Мохаммад «покатил бочку» на своего «выкормыша». Ясно было одно, что ни к чему хорошему этот конфликт не приведет. В одной консервной банке два паука никогда не уживутся. Стало быть, совсем скоро надо ожидать кардинальных мер, которые будут предприняты начальником провинциальной госбезопасности в отношении Муслима Исмата. Если, конечно, тот первым не нанесет коварного удара по Таджу и его «конторе».

Ну – времена, ну – нравы!

Выступления командующего 2-м армейским корпусом и командующего царандоем больше были похожи на парадные реляции. Оба в один голос утверждали, что ничего такого особенного в провинции не происходит. Да, обстановка сложная, но не настолько она и сложна, чтобы говорить о ней сейчас, на этом совещании. Мир Акай даже привел какие-то цифры, из которых следовало, что преступность в городе значительно сократилась, а раскрываемость их заметно улучшилась.

«Ну, совсем как у нас в Союзе, – подумал я. – Эх, если бы все так хорошо было на самом деле».

Потом все присутствующие стали делить безвозмездную помощь, которая на днях должна была поступить в Кандагар.

Почти целый час драли свои луженые глотки, и каждый доказывал свое. В конце концов, пришли к тому, что поделили ее в следующей пропорции: 50 процентов – армейцам, 20 – царандою и 30 – губернатору.

Тут же оговорили условия распределения «гуманитарки», которая будет приходить в последующие месяцы. Пришли к единому мнению, что из нее нужно создавать стратегические резервы, которые наверняка пригодятся после ухода из провинции шурави.

Не смогли они только в тот день договориться о том, на чьих именно складах будет создаваться этот самый резерв, поскольку все отлично понимали, что потом забрать его оттуда будет весьма проблематично…

Но, видимо, еще рано было переводить провинцию на «мирные рельсы» послевоенного времени. Ни у кого из присутствующих на том совещании не хватило ума встать и обратиться ко всем присутствующим с простым житейским вопросом: «А что мы будем делать с моджахедами? Ведь они могут и не согласиться с тем, о чем мы здесь проталдычили целых три часа».

А «духам» было совершенно безразлично, о чем там говорят в больших коридорах государственной власти. На сей счет у них было свое мнение и свои планы на ближайшее будущее.

Буквально на следующий день после этого совещания несколько групп моджахедов нанесли скоординированный удар по уездному центру улусвали Панджвайи. Бой шел от заката и до рассвета, и был он очень жарким. В том бою со стороны подразделений царандоя и ХАДа погибло около двух десятков человек. Еще больше было раненых.

К утру «духи» тот кишлак покинули, но не насовсем. Они выставили многочисленные засады и кордоны по всему периметру кишлака, которые стреляли во всякого, кто пытался из него выбраться.

Находящиеся в «котле» царандоевцы связались по радиостанции с Кандагаром и доложили о сложившейся критической обстановке.

Никто в тот момент не знал, что намерены предпринять «духи» уже ближайшей ночью. А если они пойдут на новый штурм кишлака, утром госвласти там уже может и не быть.

По данному поводу срочно был созван Совет обороны.

Резервов у царандоя не было, о чем Мир Акай доложил в первую очередь. Все, кто был до этого свободен от несения боевой службы, уже вторую неделю находились на постах второго пояса обороны. С постов первого пояса обороны снимать тоже было некого, поскольку эти посты сами были укомплектованы на треть от полагающегося штата.

Все, что мог дать командующий царандоем, так это одну бээрдээмку из отдела связи да несколько оперативных сотрудников джинаи и максуза. Командир хадовского опербата, майор Джабар, готов был выделить для «благого дела» с десяток своих подчиненных. Но он сразу же поставил жесткие условия, что информацию о выдвижении объединенной оперативной группы в район боевых действий своевременно доведут до сведения командования 70-й бригады, с тем чтобы не получилось нежелательных эксцессов.

Его опасения по данному поводу были небезосновательны.

В декабре прошлого года, когда операция по выдвижению на посты второго пояса обороны только-только начиналась, прикомандированные к провинциальному МГБ сотрудники оперативного батальона, постоянно дислоцирующегося в одной из северных провинций Афганистана, пытались скрытно выдвинуться в район проведения операции.

Закончилось это тем, что передвигавшихся в сумерках бойцов хадовского опербата наблюдатель с советского выносного поста принял за душманов. Местность была хорошо пристреляна советскими артиллеристами, и они, получив соответствующий сигнал, почти тут же нанесли по батальону удар из трех крупнокалиберных орудий.

Девятнадцать опербатовцев нашли свою могилу в «зеленке», так и не выполнив поставленную перед ними задачу. Почти столько же бойцов было ранено или контужено.

На «расстрелянном» опербате можно было ставить жирную точку и подумывать о его откомандировании к месту постоянной службы, поскольку солдаты, испытавшие сильнейший стресс, отказывались выходить из казармы, а командир опербата не был в состоянии повлиять на своих подчиненных и только разводил руками.

Командир местного хадовского опербата Джабар имел непродолжительную беседу с командиром «северян» Рашидом Дустумом.

Тем самым Рашидом Дустумом, который спустя несколько лет возглавит «северную оппозицию». Это потом он станет знаменитым на весь мир генералом, а в тот трагический момент он был всего лишь капитаном ХАДа. Худющий, долговязый афганец, единственным украшением лица которого были пышные усы.

А позже с ним пожелал встретиться сам генерал Варенников. На приватной встрече с генералом Дустум мог многое высказать в адрес непутевых шурави. Но он этого не сделал.

И его молчание Варенников оценил по достоинству.

Буквально через пару дней после той знаменательной встречи с шуравийским генералом Дустум щеголял в погонах майора, а на его груди сияла новехонькая афганская медаль, отчеканенная на Ленинградском Монетном дворе.

Всего лишь одно веское слово Валентина Ивановича предопределило всю дальнейшую судьбу этого человека. Причем не в худшую сторону…

Как бы там ни было, но Джабар, видимо, не хотел идти по проторенному пути своего «северного» коллеги. Очень большую цену тот заплатил за свое светлое будущее. А Джабар всегда был независимым пуштуном и к подобному обращению шурави с собственной персоной просто не привык.