Тито Гобби - Мир итальянской оперы

Итак, начав с безымянного Капитана лучников, мы в какой-то степени проследили за действиями Симона, реакциями его врагов, последователей и тех, кому принадлежит его сердце. Теперь давайте посмотрим, как описывает Бокканегру его творец, Верди, который знал своего героя лучше всех.

В письме к Джулио Рикорди, написанном в 1880 году, композитор утверждает: "Либо опера существует для певцов, либо певцы существуют для оперы. Это старая аксиома, которую не понимает ни один импресарио, но без нее невозможен театральный успех. Ваш состав хорош для "Скала", но не для "Симона Бокканегры". Ваш баритон (Морель), скорее всего, молод. Конечно, у него есть и голос, и талант, и чувство — все в избытке, но он не сможет обрести спокойную уверенность, внешне ощущаемую властность, очень важные для роли Симона. Эта партия столь же изнурительна, как партия Риголетто, но в тысячу раз труднее. Роль Риголетто существует уже в тексте, и, обладая хорошим голосом и актерской чувствительностью, певец великолепно справится с ней. А исполняя Бокканегру, мало иметь только голос и чувства. Роли недостает театральности, ее надо вылепить самому. Итак, прежде всего здесь нужен большой актер. Страстный, мятущийся, с душой, полной огня, а внешне гордый и спокойный (чего так трудно достичь) — вот что необходимо для Бокканегры".

Другую точку зрения на эту уникальную личность высказывает Эмилио Радиус: "Симон Бокканегра — это роль льва, но льва старого, усталого, измученного врагами. Любя сельский покой, он ввергнут в атмосферу, окрашенную кровью. Фигура Симона Бокканегры — это также проявление глубокой любви Верди к Генуе, Лигурии, к морю. Стариком Верди любил проводить зиму в Генуе, и, если внимательно слушать, можно ощутить в музыке отголосок морских волн — с начала до конца оперы. Море у Верди очень сильное и наивное — с берега на него взирают с восхищением, страхом и почти детским восторгом".Симон — не только первый народный дож Генуи, но, по замыслу Верди, представитель Италии времен Рисорджименто, с которым так тесно связаны все чувства композитора. Речь Симона напоминает письмо, написанное Франческо Петраркой итальянским коммунам и синьориям, где он призывал их прекратить борьбу друг против друга. Письмо это призывало прежде всего к объединению страны: "У Адрии и Лигурии общая родина".

Бокканегра — идеальный правитель, который действует справедливо, руководствуясь честью и любовью. Его гуманность огромна, всеобъемлюща, как отцовская любовь; беспредельны его любовь к стране и неизменная любовь к морю. Симон великодушен, прощая оскорбления; он горячо верит во всемогущество бога. К богу он обращается в последние минуты жизни, забывая о собственном убийце. В финале, просветленный, Симон поручает заботам Фиеско дитя своей возлюбленной, Марии, чье имя он произносит вместе с последним вздохом.

По любым меркам Симон — гигантская фигура, как внешне, так и внутренне. Его не может играть человек небольшого роста. Статуя на гробнице демонстрирует его физическую мощь, а Верди наделяет его моральным величием.

Не могу описать чувства — радость, уважение, истинную любовь, — с которыми я всегда стремился служить этому великому произведению и как исполнитель главной роли, и как режиссер. Самомнение, тщеславие исполнителя, стремление к эффектным трюкам режиссера кажутся мне непростительными грехами. Ведь, ставя оперу, мы являемся лишь интерпретаторами, а не творцами, и наш долг — наилучшим образом воплотить идеи композитора, а не создавать собственные экстравагантные концепции. Конечно, мы должны полностью выложиться, отдать образу все свои чувства, индивидуализировать хорошо знакомую всем роль.

Так называемый "скрытый смысл", который придумали некоторые режиссеры, чтобы показать, как "глубоко" они проникли в реальный замысел композитора, обычно нелеп и заслуживает только презрения. Нет никакой надобности вторгаться в ткань произведения, искажать ход либретто и психологию развития характеров. Нам нужно просто идти тем путем, которым шел композитор, причем до того как он написал первые ноты. Этот путь и легче, и ближе к истине.

Если бы Леонардо да Винчи услышал хоть половину тех "пояснений", которые впоследствии были высказаны по поводу его Джоконды, он, думаю, никогда не приступил бы к картине!

Боюсь, что и в музыке, и в живописи обитает слишком много пигмеев, которые "интерпретируют" творения великих, исходя из собственной амбициозной заурядности.

Однако, чтобы успокоиться, давайте вернемся к величественной фигуре Симона Бокканегры — к его фигуре в буквальном смысле этого слова, которая стоит на гробнице в музее Лигурийской скульптуры и архитектуры в церкви Святого Августина в Генуе.

Как я уже отмечал, статуя изображает высокого, импозантного человека. Это навело меня на мысль о сугубой важности внешней, физической стороны образа. Вообще-то все сказанное можно отнести к любой роли! Очень советую актерам, размышляя над оперным репертуаром, помнить, что их внешний вид на сцене должен соответствовать избранному образу, быть правдоподобным. Дело не в том, какие партии вам больше всего нравится петь, и даже не в том, какой репертуар больше подходит для вашего голоса, хотя, естественно, все это тоже очень важно. Если в партии Симона Бокканегры на сцену выйдет коротышка, ему попросту никто не поверит, так же как вряд ли кого-нибудь пленит тщедушный, кривоногий Отелло. Красивый актер или некрасивый — это не так важно; надо, чтобы ему верили. В данной ситуации небольшая жертва своему самолюбию, принесенная вами, будет свидетельствовать о вашем уважении и к себе, и к искусству, которому вы служите.

Помню, в молодости я встретил в доме своего учителя, маэстро Джулио Крими, баритона Кармело Мауджери. Он обладал большим голосом, звучным и звонким, и смехом, похожим на раскаты грома. Но телосложением Кармело отличался плотным, да и ростом был невысок. Однако он с большим умом выбрал репертуар, который подходил его внешним данным, и в этом репертуаре имел громадный успех. В частности, он был непревзойденным исполнителем партии Джанчотто в опере Дзандонаи "Франческа да Римини". Вот вам классический пример, когда актер сумел подчинить собственное самолюбие требованиям сценической достоверности.

В Прологе Симон еще молод, это живой, импульсивный корсар. А потом, через много лет, когда, собственно, и начинается действие оперы, перед нами уже появляется благородный правитель. Надо показать, что он постарел, волосы и борода его поседели, но фигура осталась по-прежнему сильной, прямой, манеры спокойны и безупречны, жесты строги и скупы. Горький жизненный опыт прочертил около глаз глубокие морщины, которые еще больше подчеркивают благородство его облика. Походка дожа отличается размеренностью, твердостью.