Николай Рерих - Шамбала. Сердце Азии

Из Карашара нам запретили осмотреть буддистские храмы, обрекли двенадцать дней тащиться по жарким пескам и нелепо запретили прикоснуться к любимым горам. Из Карашара по приказу дуту опять нас сделали поднадзорными ссыльными. Но зато мы знаем, что бедный геген окружен китайскими шпионами и под калмыцким кафтаном часто скрыта китайская сущность.

Приезжаем в прежний навозный сад. Из ворот нам кричат «капр» (т. е. «нечистый» – мусульманское приветствие!). Сун кидается с плетью на обидчика. Обычная драка. [Киргиз] улепетывает. Сейчас же едем к амбаню и по пути захватываем почтмейстера, говорящего по-английски. Амбань заявляет, что по телеграмме дуту мы должны идти дальним путем по пескам, несмотря на опасность для здоровья Е. И. Конечно, мы уже слышали, что у дуту «маленькое сердце», но все-таки эта жестокость поражает. Амбань не отрицает, что он приказал вернуть нас из ставки и что нам запрещено смотреть буддистские храмы.

Мы говорим, что тогда нам нечего делать в Китае, и просим дать письменное извещение об этих запрещениях для сообщения в Америку. Амбань мнется, ссылается на необходимость советоваться с даотаем. Мы еще раз удостоверяемся в том, что нам запрещено посещать храмы и писать горы и что для ускорения пути нас посылают по долгой дороге. Где же ты, Конфуций? Где же твоя справедливость и прозорливость?

Начинается скучная торговля с арбами. Требуют до Урумчи 180 лан, тогда как цена не более 90 или 100 лан. Так и кончаем день среди разных «дружественных приветов».

Земля калмыцкая улыбнулась лишь издали, а вблизи превратилась в синьцзянскую гримасу. Вспоминаем проникновенные сиккимские настроения, вспоминаем величие Гималаев. Недаром защемило сердце, когда стали спускаться с каракорумских высот к Такла-Макану. Киргиз рассказывает, как старшины торгоутов советовались после получения письма от амбаня: «Не связать ли их?! Нас много, а их всего трое». Киргиз Салим возмущен гегеном: «Это не князь, если через час слово меняет. Не бывать ему больше бурханом» [470]. И опять видим сочувствие народа и злобствование старшин и беков. Лама возмущен поведением калмыков. Все это поучительно! Прошлый хан калмыцкий был отравлен. Более разумный советник – убит.

Далеко старшинам торгоутским до пробуждения.

1 апреля.

Разные рассказы о калмыках. Покойный калмыцкий хан под давлением или под внушением передал важные полномочия китайцу. Китаец спешно поехал в Урумчи, чтобы оформить и закрепить получение полномочия. Калмыки в горах догнали его и уничтожили со всем эскортом, так что и следов не нашли. Хана своего калмыки отравили… За малолетством наследника стал регентом брат хана Таин-лама. В июне этого года Таин-лама передает государственную печать (тамгу) молодому хану, а сам удаляется, как духовное лицо, в монастырь в Шарсюме. Долго ли направит двенадцатилетний хан? Таин-лама впал в немилость дуту после того, как он отказался дать своих солдат в экспедицию для убийства кашгарского Ти-Тая. Сплошное мрачное средневековье.

Благосостояние калмыков падает, ибо налоги велики. Кроме китайского налога они еще платят местный нойонский налог [471]. Народу тяжко. Табуны простых людей редеют. А китайской ориентации старшины дошли до того, что пытались связать американскую экспедицию. В Хотане грозились нас выслать, а в Карашаре уже привели угрозы в действие. Будем надеяться, что погода окажется менее кровожадной, нежели урумчинский дуту, и не задушит Е. И.

Этот правитель посылает сборник своих указов британскому консулу и для Британского музея; но не мертвые листы указов, а действия дают облик деятелей. Посмотрите и послушайте на местах, и вы увидите истинное обличье правителей Синьцзяна. Недаром лучшие китайцы называют правление Синьцзяна «Синьцзянской компанией». И покуда вы не увидите все это на месте, вы не можете поверить такому человеческому одичанию. Конечно, дуту стар, очень скоро умрет и вряд ли он возьмет в могилу награбленное добро, но кто будет тот, кто вычистит эти авгиевы конюшни?

Истинно, хотелось бы писать картины вместо описания этих вредных, человеконенавистнических безобразий. Но, видно, так надо. Видно, кому-то это будет полезно. Америка ждет мои картины буддистских высот, но пусть китайское правительство разъяснит, почему мы не допущены в монастыри. В Сиккиме нас встречали с трубами и знаменами, а на китайской земле – с веревками. Конечно, карашарский амбань никакого письма мне не дал. И не нужно. У нас есть письмо с печатью калмыцкого хана, где ясно указан приказ китайских властей. Скорей, дальше от китайской гримасы! Перед нами острова Японии, перед нами давняя мечта повидать острова Пасхи с их неведомыми каменными гигантами.

Солдат сегодня вообще не прислали, так что наше арестованное оружие само себя сторожит. Вечер кончается кучной процедурой отпуска трех конюхов, уходящих в Ладакх. Молодой тибетец Церин хочет идти с нами. Он не любит мачеху и говорит, что отец стал ему чужой, и он вообще хочет далеко идти с нами. Молодая душа стучится в окошко новых возможностей. Как же не взять его?

2 апреля.

Утро начинается драмой Церина. Ладакхец, отец его, сбит с толку злыми конюхами и запретил Церину идти с нами. Иначе, говорит, перебью тебе руки и ноги. Надо было видеть слезы Церина. Прощался с нами, дрожа и глотая слезы. Какое право имеют люди отнимать чужое счастье? Ведь в этом порыве было столько стремления к свету. А теперь Церину придется снова бессмысленно шагать с ослами по сыпучим пескам, служа невежественности. Бедный мальчик! Иногда думаем, не убежит ли он? Конечно, это трудно, ведь за ним будет смотреть злой старик и не менее злые конюхи.

С семи часов возимся с арбами и караваном. Пишем условия. Шумим из-за негодности лошадей и присланных солдат. Возмутительная медлительность. Русский или американец обезумели бы от такого темпа. Когда же проснется этот народ?

Попутно поступают интересные сведения. Китайцы берут прививку оспы не от телят, а от людей и, таким образом, заражают сифилисом и другими болезнями…

Идем всего четыре потая. Вместо гор, вместо монастырей Майтрейи опять желтая степь вокруг нас. Какое право имеют китайцы лишать нас возможности увидеть красоту? Уход трех конюхов как-то освежил караван. Люди почему-то радостны. Рамзана ждет Церина и уверяет, что он прибежит сегодня или завтра. Это было бы по-тибетски!

3 апреля.

Сильно студено ночью и жарко в полдень. Желтая степь. Пыльная, каменистая дорога. На севере – гряда туманных гор. Доходим до грязного местечка Ушактал. Опять нужно стоять около скотных дворов. Неприхотливы все даотаи, титаи, амбани, тулины, веками кочующие на тех же самых грязных постоялых дворах. Из этого местечка проходит хошутская дорога на Урумчи. По хошутской дороге всего четыре дня до Урумчи, но мы по приказу генерал-губернатора должны идти долгой, пыльной, жаркой, некрасивой дорогой целых восемь дней. Такова китайская жестокость, чтобы заставить путешественников идти по пыли в духоте и знать, что тут же рядом – краткая дорога, полная горных красот. Недаром ни один из виденных нами даотаев и амбаней не мог назвать ни одного знаменитого современного китайского художника или ученого.