Николай Миклухо-Маклай - Путешествие на берег Маклая

Первые месяцы по моем приезде время года было самое сухое на этом берегу, почему я воспользовался, чтобы сделать несколько экскурсий в горы, куда ложе больших рек, почти что высохших в это время, представляло сравнительно удобный путь до высот 2 000—3 000 футов.

Моей целью при первой экскурсии было не столько посещение горных деревень, сколько желание испытать годность туземцев как носильщиков для более отдаленных странствований. Но уже трех-четырехдневная экскурсия отняла у меня эту иллюзию и доказала, что все попытки этого рода ни к чему не поведут.

Главной помехой употреблять людей как носильщиков была невозможность забрать достаточное количество громоздкой и малопитательной туземной провизии, потому что от другой (риса и сушеной оленины) они категорически отказывались. Затем, постоянный страх перед горным населением, к чему присоединяется непривычная система ежедневного напряжения.

Для опыта я выбрал трех человек, которых считал более надежными и выносливыми. Груз, который каждый, смотря по силам, должен был нести, не превышал 15–20 фунтов, ежедневный переход в гористой лесной местности не превышал 8-часовой ходьбы.

При всех этих умеренных требованиях уже на третий день я имел досаду видеть, что один из папуасов, на которого я даже более чем на других надеялся, первый отказался идти далее. Когда, после недолгого отдыха, я подал знак двинуться вперед, он не встал и, лежа, плаксивым голосом заговорил: «Я голоден, таро сегодня кончился, ноги болят, дороги не знаю, дороги нет, горные жители убьют. Все одно придется умереть, так ты, Маклай, лучше убей меня сейчас, ноги так болят, что далее я не могу идти».

Видя, что он при таком настроении, что никакие уговаривания не помогут, я взял молча его ношу поверх моей и повторил знак идти далее. Не прошло и часу, как явился и второй инвалид – Мебли, мой слуга с архипелага Пелау, рослый парень, но большой лентяй. Жалостным голосом он сказал мне, что уже второй день у него лихорадка и что он чувствует себя очень слабым, что он догонит нас сегодня или завтра, как только оправится немного.

Лихорадка его была выдумкой, я это видел, но крайние меры редко приводят к удовлетворительным результатам. Без него было бы легко обойтись, но не без его ноши, потому что было взято единственно самое необходимое. Три папуаса имели такое раскисшее выражение лица, которое становилось еще кислее, как только я взглядывал на них, что увеличить их ноши никак не было индицировано – я и то несколько раз думал, что при каком-нибудь повороте они, оставив мои вещи, скроются.

Нести самому еще третью ношу мне было не по силам. Итак, на мой опыт я получил отрицательный ответ. Я свернул с пути в ближайшую горную деревню, из которой, сменив людей, направился в следующую и обошел таким образом несколько деревень.

В знакомой местности, между известными им деревнями, туземцы были хорошими, даже очень предупредительными проводниками. Но едва они вышли из знакомого им (весьма малого) околотка, как становятся совершенно негодными; все им кажется невозможным, за каждым кустом или камнем они видят неприятеля. Одна только боязнь отказать мне заставила туземцев Бонгу согласиться пойти со мной за границу их обычных странствий.

Высокая цепь гор, не будучи населена, не представляла препятствий со стороны населения, но для переноски самого ограниченного количества вещей требовались люди, а для них – провизия. Кроме даже небольшой ноши, человек может нести съестных припасов для себя только на очень ограниченное число дней. Брать для переноски провизии особых носильщиков мало помогает, так как и для последних требуется дневная порция.

Мне несколько раз являлась мысль, что, если бы я имел конденсированные съестные припасы, которых переноска для продовольствия в продолжение многих дней не представляет ни слишком большой груз, ни объем, я мог бы один предпринять подобные экскурсии и быть избавлен от множества хлопот, противного мне уговаривания и т. п. Изобретение такого портативного питательного вещества могло бы сделать возможным длительные экспедиции и таким образом оставить науке немало ответов еще не разрешенных вопросов.

Если вследствие описанных причин мне пришлось оставить мысль проникнуть при помощи папуасов вовнутрь страны, то, переменив план, я употребил с полным успехом их содействие при ознакомлении с горными деревнями, которых образ жизни во многих подробностях, сообразно с местностью, в которой они поселились, отличен от береговых жителей и отчасти беднее и примитивнее жизни последних.

Жители Бонгу и Горенду, воспользовавшись моей наклонностью посещать селения, предложили мне идти в Марагум-Мана; с жителями этой деревни они во время моего первого пребывания на этом берегу вели войну. Хотя мир был заключен, но обе стороны, боясь измены бывших неприятелей, не хотели сделать первого шага, хотя и желали упрочить мир возобновлением обоюдных посещений.

Отправляясь со мной, жители Бонгу, Горенду и Гумбу считали себя в полной безопасности. Согласившись и отправившись в Марагум-Мана, более 100 человек образовали мою свиту, и вид этой толпы вооруженных и разряженных как на пир (они хотели поразить своим числом и блеском своих бывших неприятелей) папуасов был оригинален и привлекателен.

Экскурсия в Марагум-Мана имела полный успех, и за нею последовал целый ряд других.

Островок Били-Били у западного берега бухты Астролябии и своим положением и образом жизни его жителей представлял для меня удобный центр для морских экскурсий. Когда я выразил желание иметь на острове собственную хижину (каждая хижина была мне к услугам при моем посещении), жители деревни с готовностью исполнили мое желание.

Хотя моя вторая резиденция – Айру – была не более как папуасская хижина, но я от времени до времени с удовольствием проводил в ней несколько дней, особенно потому, что выбранное местечко представляло весьма обширный, иногда при утреннем и вечернем освещении, грандиозный вид гористого берега Новой Гвинеи.

Моим хорошим отношениям с туземцами я обязан многими поездками к людоедам Еремпи и вдоль берега до мыса Тевалиб, каковые поездки я не мог бы предпринять в моей шлюпке, которая не более невского ялика. Но малость ее была весьма удобна для других целей, позволяя, например, мне одному разъезжать по бухте, что, однако, я стал предпринимать в крайних случаях, убедившись, что даже при малости и легкости шлюпки, когда приходилось грести при штиле или при противном ветре (лавировать с одним парусом не стоило), силы моей хватало не надолго.