Григорий Грум-Гржимайло - По ступеням «Божьего трона»

С 1921 г. Г. Е. Грумм-Гржимайло занимался и преподавательской деятельностью: он читал курс «Страноведение Азии» в Ленинградском географическом институте, а затем сразу три курса – «История Монголии», «Этнография монгольских народностей» и «Страноведение Азии» – в Институте живых восточных языков (впоследствии – Ленинградский восточный институт).

Во второй половине 1920-х гг., когда бытовые, организационные и прочие трудности, связанные с революционными событиями и гражданской войной, «утряслись», Григорий Ефимович смог наконец-то завершить работу по подготовке второго и третьего томов книги «Западная Монголия и Урянхайский край». Одновременно, по заданию Ученого комитета Монгольской Народной Республики, он написал учебник «История монголов» для монгольских средних школ – естественно, что это потребовало тщательного изучения и переработки огромного количества материала. Впоследствии было принято решение дополнить учебник историческим атласом Азии, большую часть чертежных и оформительских работ по которому Григорий Ефимович выполнил собственноручно. Возобновил ученый и одно из своих любимых занятий – написание энциклопедических статей, на этот раз для словаря «Гранат» [7].

Весной 1931 г. с большой помпой, как это и было принято в СССР, отмечался 50-летний юбилей научной и исследовательской деятельности Г. Е. Грумм-Гржимайло. На торжественном заседании Всесоюзного географического общества (ВГО) звучали хвалебные – и вполне заслуженные – речи в адрес юбиляра. А летом того же года Григорий Ефимович тяжело заболел. В какой-то момент казалось, что врачам уже не удастся спасти ученого, но им все-таки удалось вытащить его буквально с того света. С середины сентября Григорий Ефимович начал вставать с постели, постепенно втягивался в привычный ритм жизни, возобновил научную деятельность. В декабре того же года на страницах «Известий географического общества» появилась его статья – первая после вызванного болезнью перерыва.

По состоянию здоровья Г. Е. Грумм-Гржимайло был вынужден покинуть государственную службу и свой пост в ВГО, однако по мере сил продолжал работу. Летом 1935 г. он написал обзор «Китай» для Большой советской энциклопедии – как оказалось, последнюю в жизни большую статью…

С начала осени 1935 гг. Г. Е. Грумм-Гржимайло уже практически не вставал с постели. Изредка его навещали друзья и коллеги, ученые-географы старшего поколения. Неизбежность конца не пугала Григория Ефимовича, угнетало разве что бессилие и, как следствие, невозможность записать все те мысли и воспоминания, которыми была переполнена его остававшаяся светлой до самых последних дней голова. «Навещая его в последнее время его жизни, – вспоминал Ю. М. Шокальский, – мне было ясно, что его удручает не столько тяжелое болезненное состояние, а именно невозможность работать и излить для потомства на бумагу неисчерпаемый ряд сведений и их сочетаний, так и роившихся в его многодумной голове. Какая необыкновенная сила духа над слабеющим организмом!» В ночь на 3 марта 1936 г. Григория Ефимовича Грумм-Гржимайло не стало. Через три дня он был похоронен на ленинградском Волковом кладбище.

Приступая к печатанию «Описания путешествия в Западный Китай», я считаю необходимым сказать, как организовалась наша экспедиция и какими средствами располагала она для достижения результатов, судить о которых и призывается теперь читатель.

Первоначально предполагалось, что мы едем на южные склоны Памира, в Шугнан, Вахан, Читрал и Кунжут, Но уже немного спустя Совет императорского Русского географического общества был вынужден, по политическим и иным соображениям, предложить нам изменить этот маршрут и вместо юга избрать объектом для своих исследований Восточный Тянь-Шань и Нань-Шань. Таким образом, нам оставалось только принять это лестное предложение и приложить все старания к тому, чтобы с успехом выполнить возложенное на нас поручение.

Средства, которыми могла располагать экспедиция, в общем не превышали 10 тысяч рублей. Персонал ее, кроме меня и брата моего, офицера лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады Михаила Ефимовича, состоял из нижеследующих лиц: артиллериста Матвея Жиляева, казаков – Ивана Комарова, Андрея Глаголева, Ивана Чуркина, Матвея Комарова, Петра Колотовкина и Михаила Фатеева, сарта [узбека] Ташбалты Иссыман-Ходжаева и текесского калмыка Николая Ананьева, всего 11 человек; кроме того, на более или менее продолжительное время в состав экспедиционного отряда входили: офицерский сын Григорий Ананьин, крещеный дунганин Давид, илийский уроженец Сарымсак и кашгарец Хассан. Отсюда видно, что вся интеллектуальная работа экспедиции лежала на моем брате и мне.

Инструменты, полученные нами, собраны были из различных учреждений. Нами были получены для производства маршрутной съемки: блок-мензула с кипрегелем (из Главного штаба) в полном порядке и две буссоли Шмалькальдера в деревянных ящиках, также в порядке. Для определения астрономических пунктов: три столовых хронометра Тиде (два из Главного штаба, один из Географического общества), из коих один был по среднему времени, два же другие оказались звездными; круг Пистора, принадлежащий Географическому обществу, превосходной работы и точностью 10˝; искусственный горизонт (из Географического общества), чугунный, с мешком для ртути, и астрономическая труба с металлическим штативом, выданная нам из Главного штаба, крайне неудовлетворительного устройства, не дозволявшая производства наблюдений над светилами выше 60 ° над горизонтом. Для гипсометрических измерений: не проверенный в Главной физической обсерватории гипсотермометр № 11, вновь приобретенный для экспедиции Географическим обществом, и анероид для малых высот; последний мы заменили прекрасным анероидом Готтингера для больших высот, полученным нами от бывшего военного губернатора Закаспийской области, генерал-лейтенанта А. В. Комарова, и только что перед тем проверенным в Петербурге. Наконец, для измерения температур: два обыкновенных термометра, приобретенных в Петербурге.

Таким образом, материальные средства экспедиции ввиду широких задач, возложенных на нее, были довольно скудны. И это, конечно, следует иметь в виду при оценке результатов, достигнутых ею.

На свою экспедицию мы смотрели глазами Н. М. Пржевальского, метко называвшего свои исследования в Центральной Азии «научными рекогносцировками». До некоторой степени мы пополнили изыскания этого знаменитого путешественника; но как после него, так и после нас осталось еще много недоделанного в Центральной Азии.