Чарльз Дарвин - Путешествие вокруг света на корабле «Бигль»

Выслеживая животных или людей, они проявляют самую удивительную проницательность, а несколько слышанных мной от них замечаний обнаруживали наличие у них немалой остроты ума. Они не хотят, однако, ни обрабатывать землю, строить дома и вести оседлую жизнь, ни даже затруднять себя присмотром за стадом овец, когда им дадут его. В общем, мне кажется, они стоят на лестнице цивилизации несколькими ступенями выше, чем огнеземельцы.

И вот мы с любопытством наблюдаем, как среди цивилизованных людей бродит горстка безобидных дикарей, не зная, где им придется провести ночь, и добывая себе пропитание охотой в лесах. Наступая все дальше и дальше, белый человек расселяется по стране, принадлежащей нескольким племенам. Окруженные со всех сторон одним и тем же народом, они, однако, сохраняют свои древние отличительные особенности и иногда идут войной друг на друга. В происшедшем недавно между двумя отрядами сражении полем битвы самым неожиданным образом был избран центр селения Батёрст. Это оказалось на руку побежденной стороне, ибо бежавшие воины нашли себе убежище в бараках.

Численность коренного населения быстро падает. За всю мою поездку я, за исключением нескольких мальчиков, воспитанных англичанами, видел только еще одну группу туземцев. Эта убыль, без сомнения, должна вызываться отчасти ввозом спиртных напитков [323], европейскими болезнями (даже самые легкие из них, например корь, оказываются чрезвычайно губительными) и постепенным вымиранием диких животных. Говорят, что у туземцев вследствие бродячей жизни неизменно гибнет в очень раннем возрасте множество детей, а с ростом трудностей в добывании пищи возрастает необходимость кочевать; поэтому население, не умирая явно от голода, гибнет совершенно особенным образом по сравнению с тем, что происходит в цивилизованных странах, где отец семейства может, чрезмерно трудясь, причинить вред только самому себе, но не губить своего потомства [324].

Кроме этих нескольких явных причин гибели, тут широко действует, по-видимому, еще какой-то другой, более загадочный фактор. Как видно, где бы ни ступила нога европейца, смерть преследует туземца. Куда мы ни бросим взор – на обширные ли просторы обеих Америк, на Полинезию, на Мыс Доброй Надежды или на Австралию, – повсюду мы наблюдаем один и тот же результат. Так губительно действует не один только белый человек: например, полинезиец малайского происхождения вытесняет в некоторых частях Индонезийского архипелага темнокожего туземца. Разновидности человека действуют друг на друга, по-видимому, таким же образом, как различные виды животных, – более сильный всегда истребляет более слабого.

Печально было слышать, как красивые, энергичные туземцы Новой Зеландии говорили, что, как им хорошо известно, детям их не суждено владеть их землей. Всякий слышал о необъяснимом сокращении населения на прекрасном и здоровом острове Таити после путешествий капитана Кука, хотя в этом случае можно было бы ожидать его увеличения, ибо детоубийство, некогда так широкого распространенное, прекратилось, разврат сильно уменьшился, а кровопролитные войны становятся все более редкими.

Преподобный Дж. Вильямс в своем любопытном сочинении говорит, что первое общение между туземцами и европейцами «неизменно сопровождается появлением лихорадки, дизентерии и некоторых других болезней, уносящих в могилу множество народу». Он же утверждает: «Неопровержимо установлено, что большинство болезней, свирепствовавших на островах во время моего пребывания там, было завезено кораблями, и обстоятельство это замечательно потому, что среди экипажа того корабля, который привозил с собой бедствие, могло не наблюдаться никаких признаков болезни». Утверждение это совсем не так необычайно, как кажется на первый взгляд, потому что известно несколько случаев, когда вспыхивала самая злокачественная лихорадка, хотя те люди, которые были ее причиной, сами не страдали от нее.

В начале царствования Георга III [325]четыре констебля привезли в карете на суд заключенного, сидевшего перед тем в каземате, и, хотя человек этот сам не был болен, все четыре констебля умерли от скоротечного сыпного тифа; впрочем, дальше зараза не распространилась. Из этих фактов почти с очевидностью следует, что испарения одной группы людей, заключенных в течение некоторого времени в одном месте, оказывались ядовитыми для других, вдыхавших эти испарения, людей и, возможно, особенно ядовитыми в том случае, если эти люди принадлежали к иным расам. Как ни загадочно, на мой взгляд, это обстоятельство, оно ничуть не более удивительно, чем то, что тело только что умершего человека, пока еще не началось разложение, часто отличается до того губительными свойствами, что даже простой укол инструментом, употреблявшимся для его вскрытия, оказывается роковым.

17 января. Рано утром мы переправились через Непиан на пароме. Хотя река в этом месте и широка и глубока, по ней течет очень небольшое количество воды. Мы пересекли низменную местность на противоположном берегу и достигли склонов Голубых гор. Подъем здесь не крутой, дорога тщательно высечена в круче песчаника. Наверху обрыва простирается почти гладкая равнина, которая, неуклонно поднимаясь к западу, достигает в конце концов высоты более чем в 3000 футов.

Судя по громкому названию Голубых гор и по их абсолютной высоте, я ожидал увидеть цепь крутых гор, прорезывающих страну, но вместо этого передо мной предстала наклонная равнина, лишь незначительно возвышающаяся за низменностью, лежащей около побережья. С этого первого склона открывался замечательный вид на обширную лесистую местность к востоку; деревья вокруг были мощны и высоки. Но начиная с самой платформы песчаника пейзаж сразу же становится чрезвычайно однообразным: дорога по обеим сторонам окаймлена низкорослыми деревцами из того же неизменного семейства эвкалиптов; за исключением двух-трех маленьких гостиниц, нет ни домов, ни возделанной земли; да и сама дорога пустынна – чаще всего на ней встретишь запряженный волами фургон, груженный кипами шерсти.

В середине дня мы остановились накормить наших лошадей на маленьком постоялом дворе, называемом Уэтерборд. Местность здесь возвышается на 2800 футов над уровнем моря. Милях в полутора от этого места открывается в высшей степени примечательный вид. Едешь вниз по маленькой долине, вдоль крохотного ручейка, как вдруг неожиданно из-за деревьев, окаймляющих тропинку, открывается громадный залив глубиной, может быть, в 1500 футов. Пройдя еще несколько ярдов, останавливаешься на краю гранитной кручи и видишь внизу огромную бухту или залив – ибо я не знаю, как еще это можно назвать, – густо покрытый лесом. Стоишь как будто в глубине бухты, в обе стороны расходится полоса обрыва и виднеется за мысом мыс, точно на крутом берегу моря.