Софья Бенуа - Гала и Сальвадор Дали. Любовь на холсте Времени

Впервые он выступает, как философ с готовой концепцией и ясным изложением фраз (хотя и слишком запутанных, как того требовало время и движение сюрреализма) в книге «Видимая женщина». Предисловием к этой книге послужили слова Поля Элюара восхищенного тем, что Дали осмелился охарактеризовать мысль, как «параноидально-критическую» или «критически-параноическую». Разве не странен творческий союз соперников, и разве не доказал Элюар, что искусство для него важнее несчастной любви? Абстрактный стиль, выбранный художником для повествования, отныне станет узнаваем, как его полотна. Безусловно, Гала импонирует, что ее возлюбленный занимается еще и литературным творчеством, – так у него больше шансов самовыражения. Кроме того, это один из способов выделиться, что очень важно для супругов. Оба они понимают и чувствуют, что происходит вокруг самого Сальвадора, они замечают, как постепенно от них отворачиваются друзья и товарищи. Им обоим необходим ореол, ниша, которая станет самым верным другом, исключая присутствие ненужного окружения, этих вечных соперников в искусстве.

Афиша фильма «Золотой век»

Биографы Дали излагают события тех лет в таком сжатом абзаце. «Он начинает сотрудничество с журналом «Сюрреализм на службе революции» и издает сборник очерков и поэм под названием «Видимая женщина», посвященный Гала, который вышел в издательстве «Эдисьон Сюрреалист». Поэма «Великий мастурбатор», названная по картине, написанной годом раньше, стала предтечей психоаналитического и диалектического метода его живописной теории. Дали иллюстрирует «Непорочное зачатие» Бретона и Элюара, создает, вновь в сотрудничестве с Бунюэлем, фильм «Золотой век». Его показ в течение нескольких дней в помещении парижского клуба «Studio 28» вызвал резкое выступление правого крыла Лиги патриотов, заклеймившего фильм Бунюэля как «большевистский» и устроившего погром, во время которого были уничтожены выставленные в фойе работы Эрнста, Дали, Рэя, Танги и Миро. Этот эпизод вызвал охлаждение отношений Дали и Бонюэля. Дали дистанцируется от политических взглядов сюрреалистов. Создает картину «Головокружение», собрание Карло Понтии, Рим. …В Испании произошло падение диктатора Примо де Риверы…»

«Фанатичка», – вот как могли бы охарактеризовать Гала того времени все, знавшие близко спутницу Дали. Она упорствует даже тогда, когда ее Сальвадор делает глупости, обижая или оскорбляя приятелей-сюрреалистов. Для улаживания конфликтов ей не раз придется обратиться к Полю Элюару. Какими были их разговоры наедине и какие аргументы приводила Гала в пользу каталонского любовника? Результат этих встреч был почти всегда одинаков: Поль Элюар выступал в защиту художника и тем самым сглаживал конфликты.

Нельзя не упомянуть и о теме, интересующей читателей: об отношениях матери и дочери. год за годом пребывая в Париже Гала практически не встречается с Сесиль; судьба девочки не заботит мать. Впрочем, и Сальвадор Дали никогда не показывает отцовских чувств к кому бы то ни было; похоже, они с женой не собираются заводить ребенка вообще. «Дети никогда меня особенно не интересовали», – сообщит Дали в начале 1950‑х, в то время ему уже будет сорок восемь.

Если и можно в семье Дали и Гала кого-то (что-то!) условно назвать детьми, так это «параноико-критические» мысли, в различные годы притягивающие желающих поспорить, посостязаться в измышлениях. Многие критики увидели в «параноико-критической теории» Дали ловкую имитацию собственной идейно-художественной концепции, а не настоящие, истинные взгляды. Благодаря этой теории художнику удается, – по словам искусствоведа Елены Гордон, – добиться «эффекта автономной жизни изображения».

Уже в 30‑е годы, несмотря на всевозможные объяснения и намеки самого Дали о процессе своего творчества, работы молодого мастера заносятся в разряд неподдающихся расшифровке.

Конфликт между Сальвадором и товарищами-сюрреалистами постепенно начинает протекать в русле политики. В 1929‑м в СССР, в Харькове, прошел II Международный конгресс революционных писателей, в его работе участвовал и Луи Арагон. Так происходит, что именно Россия становится притягательным объектом, огромным зеркалом, в которое смотрятся сюрреалисты. Еще недавно все они дружно отрицали буржуазную модель общества, но какую модель общества хотят построить, сами они не могли сказать. Желания, идеал и возможности часто не совпадали. Но вот перед ними возникла модель, отличная от доселе известных, странная, сложная и все еще непонятная. Лозунги, доносившиеся из страны Советов, находили своих почитателей среди новаторской интеллигенции. Их умы волновали личности Троцкого, Ленина, Сталина, как чуть позднее – знаковые личности Гитлера и Муссолини. Но таковы творческие люди, они не успокоятся, пока не докопаются до истины.

В случае с политическими божками у Дали происходит нечто подобное с пресловутым: «иногда я плюю на портрет моей матери…». Мало кто видит логику в высказываниях художника, а тем более в работах, если там присутствует политика. В отличие от коллег по движению, Арагон, Элюар, Тцара, Пикассо, Бретон, Кревель уже вступили в партию коммунистов. Сальвадор Дали полностью отрицает какое-либо объединение по партийному признаку. Он слишком индивидуален, чтобы служить идее, если это не его личная идея. Неудивительно, что наибольшие трения у него происходят с Луи Арагоном, восхищенным революционными порывами и планами советских писателей. До того, как стать пламенным социалистом, Арагон пережил несколько неудачных любовных романов. Ю. Безелянский в статье «Эльза Триоле – спутница Арагона» пишет: «Эльза властвовала над Арагоном. Она сумела отвадить французского поэта и бунтаря от его двух увлечений – сюрреализма и гомосексуализма – и заставила его поклоняться новой религии – коммунизму». Женой французского поэта Луи Арагона стала Эльза Каган, эмигрантка из советской России и агент НКВД, как и ее старшая сестра Лиля Брик (удостоверение ГПУ за номером 15073), любовница Владимира Маяковского. Арагон научился сочувствовать пролетариату и презрительно отзывался о связях Дали с «денежными тузами». анатично преданный идее освобождения мира от капитализма Арагон не подозревает, что постепенно приближает всех к пониманию того, что фанатично преданный идее сюрреализма, а вернее – только себе лично – Дали останется единственным, кто был верен учению сюрреализма до конца. Потому как только Дали был логичен в своей непредсказуемости, мятежности, в своих фантазиях и безумствах.