Василий Шульгин - Дни. Россия в революции 1917

О н. Что я ответил? Банальность… Ведь трудно же так охарактеризовать губернию без подготовки… Я ответил: «Ваше величество, наша губерния отличается мягкостью. Мягкий климат, мягкая природа… Может быть, поэтому и население отличается мягким характером… У нас народ сравнительно мирный». Тут я замолчал. Но по выражению ее лица понял, что еще надо что-то сказать… Тогда я сделал то, чего ни в коем случае нельзя было делать… ибо ведь нельзя задавать вопросов… а само собой, разумеется, нельзя задавать глупых вопросов, а я именно такой и задал…

О н а. Ну что вы?

О н. Да, потому что я спросил: «Ваше величество не изволили быть в нашей губернии?»… Казалось бы, я должен бы знать, была ли государыня в нашей губернии или нет.

О н а. Что же она сказала?

О н. Ответ получился довольно неожиданный… У нее как бы вырвалось: «Да нет, я нигде не была. Я десять лет тут в Царском, как в тюрьме».

О н а. Даже так? А вы?

О н. После этого мне осталось только сказать: «Мы все надеемся, что когда-нибудь ваше величество удостоит нас своим посещением»… Она ответила: «Я приеду непременно»…

О н а. И приехала? О н. Не доехала… Она должна была приехать из Киева, но убили Столыпина, и это отпало… О чем мы говорили?..

О н а. Вы говорили, что у вас личное впечатление…

О н. Да… Вот личное впечатление, что она и англичанка, и немка, вместе взятые… Она и Распутин – нет, это невозможно… Что угодно, но не это…

О н а. Но что же? Я тоже не верю – но что в таком случае? Мистицизм?

О н. Конечно… У сестры ее, Елизаветы Федоровны, то же самое мистическое настроение, которое не приобрело таких ужасных для России форм только потому, что у Елизаветы Федоровны другой характер, менее властный и настойчивый.

О н а. Как так? Почему?

О н. Потому что, если бы императрица была мягкая и покорная…

О н а. Как полагается быть женщинам, не правда ли?..

О н. Во всяком случае государыне…

О н а. Государыне меньше, чем другим.

О н. Нет, во сто тысяч раз больше…

О н а. Почему?

О н. Потому что из всех мужчин на свете самый несчастный государь. Ни у кого нет столько забот и такой ответственности… таких тяжелых переживаний. Его душевный покой должен оберегаться, как святыня… Потому что от его спокойствия зависит судьба России. Поэтому государыня должна быть кротчайшая из кротчайших – женщина без шипов…

О н а. К сожалению, этого нельзя сказать про Александру Федоровну… Она, прежде всего, большая насмешница…

О н. Да, говорят…

О н а. Она очень хорошо рисует карикатуры… И вы знаете – какая любимая тема?..

О н. Нет…

О н а. Она рисует государя в виде «baby» [14] Младенец (англ.) . на руках у матери… Это обозначает, что государь – маленький мальчик, которым руководит mаmаn.

О н. Ах, это нехорошо.

О н а. Ее любимое выражение: «Ах, если бы я была мужчиной».

По-английски это звучит несколько иначе… Это она говорит каждый раз, когда не делают того или другого, что, по ее мнению, следовало бы сделать… Она упрекает царя за его слабость…

О н. Да, я это знаю. Об этом говорилось еще во времена Столыпина… Говорят, в это время в ходу была фраза: «Êtеs-vоus sоuvеrаin еnfin» [15] Государь вы или нет? (фр.) . ? Из этой эпохи мне вспоминался эпизод. Будто бы Ольга Борисовна Столыпина [64] устраивала у себя обеды, так сказать, «не по чину»… То есть у нее обедали «в лентах», а военные не снимали шашек… Это будто бы полагается только за царским столом… Об этом немедленно донесли государыне, а государыня сказала государю, прибавив: «Ну что ж, было две императрицы, теперь будет три…»

О н а. Это зло…

О н. Да, к сожалению, это зло… это хуже, чем зло… это остроумно…

О н а.??

О н. Да, потому что из остроумия королев всегда вытекает какая-нибудь беда для королевства…

О н а. Но королевам разрешается быть просто умными, надеюсь?..

О н. Только тем женским умом, который, впрочем, самый высший, который угадывает во всяком положении, как облегчить суровый труд мужа… Облегчить – это вовсе не значит вмешиваться в дела управления. Наоборот, из этого «вмешивания» рождаются только новые затруднения. Облегчить – это значит устранить те заботы, которые устранить можно… И первый долг царицы – это абсолютное повиновение царю… Ибо хотя она и царица, но все же только первая из подданных государя…

О н а. Кажется, вы по «Домострою»…

О н. Весьма возможно… Но подумайте сами… Вот говорят, наша императрица большая «абсолютистка»… очень стоит за самодержавие… Но кто же больше, чем она, это самодержавие подрывает? Кто оказывает царю явное неповиновение перед лицом всей страны? По крайней мере, так твердят все… Кто не знает этой фразы: «Лучше один Распутин, чем десять истерик в день»? Не знаю, была ли произнесена эта фраза в действительности, но, в конце концов, это безразлично, потому что ее произносит вся Россия.

О н а. Ну и что же? Вывод? О н. Вывод: дело не в мистицизме, а в характере императрицы.

Мистицизм сам по себе был бы неопасен, если бы императрица была «женщина без шипов». Она пожертвовала бы Распутиным, хотя бы и считала его святым старцем. Поплакала бы и рассталась бы сейчас же, в тот же день, когда «подозрение коснулось жены Цезаря». А если бы не в первый, так во второй день, когда бы увидела хоть тень неудовольствия на лице государя, ибо его душевный покой – самое важное – в нем судьба России… Вместо этого – «десять истерик в день». Явное неповиновение, открытый бунт против самодержца и страшный соблазн для всех… «какой же он самодержец»… И невольно в самые преданные… самые верноподданные сердца, у которых почитание престола – шестое чувство, невольно и неизбежно… проникает отрава… Вытравляется монархическое чувство, остается только монархизм по убеждению… холодный, рассудочный… Но это хорошо для натур совершенно исключительных… Все остальные люди живут гораздо больше сердцем, чем умом.

О н а. Да, еще бы.

О н. Это ужасно… это просто ужасно…

О н а. Но если она действительно подчинилась влиянию Распутина? Ведь утверждают же, что он сильнейший гипнотизер. Если она верит в то, что он спасает и наследника, и государя, и Россию, наконец…

О н. В старину было хорошее для этих случаев слово. Сказали бы, что Гришка «околдовал» царицу. А колдовство изгоняется молитвой. А молиться лучше всего в монастыре…

О н а. Монастырь? Да, такие проекты есть… Но если… сам государь… им околдован?

О н. Если так, то нечего делать: мы погибли… Но я не верю в это… У меня нет этого ощущения… Нет, государь не околдован. Все эти рассказы про «тибетские настойки» – вздор… Он если околдован, то из себя самого, изнутри…

О н а. Как?

О н. Он не может не знать, что делается… Ему все сказано…

Его глаза раскрыты… Но он околдован каким-то внутренним бессилием. Ведь подумайте, что бы ему стоило только один раз рассердиться?.. И от этого Распутина ничего бы не осталось… Государыня бы билась в истерике… Хуже будет, когда в истерике забьется Россия… И тогда будет поздно. А теперь… Ах, если бы он рассердился!.. Если бы он один раз ударил кулаком по столу… Чтобы задрожало все кругом, а главное, чтобы задрожала царица…