Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

В марте тихий пасторат почтил вниманием тогдашний епископ Рипонский. Он провел одну ночь в доме мистера Бронте. Вечером священнослужители со всей округи были приглашены на чай и на ужин. Во время ужина некоторые из младших священников начали шутливо укорять мисс Бронте за то, что она «поместила их в книгу», и тогда она, смущенная тем, что ее писательство выставляют напоказ у нее за столом, да еще в присутствии чужого человека, так же шутливо обратилась к епископу с вопросом: честно ли это – припирать человека к стенке? Как мне рассказывали, благородные и скромные манеры хозяйки дома произвели на его преосвященство самое приятное впечатление, как и полный порядок в устройстве скромного домашнего хозяйства. Таковы были впечатления епископа от этого визита, и вот какими впечатлениями делилась мисс Бронте:

4 марта

Нас посетил епископ, теперь он уже уехал. Мне он показался совершенно очаровательным: это самый доброжелательный джентльмен, который когда-либо надевал батистовые рукава 372. Однако при этом он и весьма величав, и вполне компетентен как ревизор. Его визит прошел превосходно, и в конце, перед отъездом, он выразил полное удовлетворение всем, что здесь видел. Инспектор также заезжал к нам на неделе, так что, как видишь, у меня выдалось горячее время. Если ты сможешь заехать в Хауорт, чтобы разделить со мной удовольствие общения, однако без всяких специальных приготовлений, то я буду очень рада. В доме у нас, разумеется, нарушился обычный порядок, но все прошло спокойно. Марта очень хорошо прислуживала за столом, и я наняла одну женщину помогать ей в кухне. Папа держался тоже отлично, как я и ожидала, хотя продлись это на один день дольше – и я не знаю, как бы он выдержал. Меня сразу после отбытия епископа настигла сильнейшая головная боль (слава Богу, она подождала до его отъезда!). Сегодня я еще чувствую отупение – разумеется, это следствие нескольких дней крайнего напряжения и волнения. Очень приятно рассказывать, что мы приняли в своем доме епископа и все прошло прекрасно, но сколько надо было к этому готовиться!

К тому времени в рецензиях стали появляться критические замечания о «Городке». Мисс Бронте повторила свою прежнюю просьбу к издателям.

Мистеру У. С. Уильямсу, эсквайру

Мой дорогой сэр,

если появится рецензия, исполненная даже самой крайней враждебности, то очень прошу Вас не утаивать ее от меня. Мне по душе доброжелательные отзывы, особенно потому, что я могу показать их отцу, но я должна видеть и недоброжелательные , и враждебные; они полезны для меня, поскольку с их помощью я наилучшим образом могу узнать настроения и мнения читающей публики. Избегать их читать оттого, что нам неприятно, представляется мне трусостью. Я чрезвычайно сильно хочу понимать, что происходит на самом деле , и неизвестность только расстраивает мне нервы. <���…>

Что касается Люси Сноуи, то мне изначально хотелось, чтобы ее не поднимали на пьедестал, на который была вознесена неразумными поклонниками Джейн Эйр. Она оказалась там, где мне и хотелось, чтобы она была, и где ее не настигнут никакие восхваления.

Письмо от леди Гарриет Сент-Клер, полученное мною от Вас сегодня, содержит точно ту же просьбу, что и письмо мисс Маллок 373: прислать точную информацию из первых рук о судьбе мсье Поля Эманюэля! Вот видите, как дамы заботятся об этом человечке, который никому из вас не нравится. На днях пришло еще одно письмо, извещающее, что некая юная леди, занимающая видное положение в обществе и всегда мечтавшая выйти замуж только за двойника мистера Найтли из «Эммы», мисс Остин, передумала и поклялась, что либо отыщет копию профессора Эманюэля, либо останется девицей. Я послала леди Гарриет ответ, сформулированный так, чтобы дело пока не прояснилось. Поскольку маленькие загадки подобного рода забавляют дам, было бы жаль портить им приятное времяпрепровождение, дав ключ к тайне.

Подошла Пасха с новыми заботами: в это время в Хауорт приезжали с проповедями священники других приходов, а затем их нужно было принимать в пасторате. Собирались и члены Механического института, в школе устраивались чаепития. Когда со всем этим было покончено, Шарлотта посетила нас в Манчестере. В это время в нашем доме гостила подруга, молодая дама. Мисс Бронте ожидала застать нас одних, и, хотя знакомая была очень мила и расположена к мисс Бронте, ее присутствия оказалось достаточно, чтобы та сильно разволновалась. Я видела, что обе наши гостьи необыкновенно молчаливы, а мисс Бронте время от времени охватывает небольшая нервная дрожь. Происходящее я могла объяснить только скромностью и сдержанностью молодой дамы; на следующий день мисс Бронте рассказала мне, что причиной послужила неожиданная встреча с незнакомым человеком.

В течение ряда лет я не раз замечала в Шарлотте сходную реакцию: и до нашей встречи тихим вечером в Фокс-Хау, и после, когда она повидала множество самых разных людей в Лондоне, физическое воздействие, производимое в ней робостью, оставалось все тем же, а на следующий день после новой встречи она страдала от сильной головной боли. Мне довелось несколько раз убеждаться, насколько такая нервозность была свойственна ее складу характера и как она изо всех сил старалась это превозмочь. Как-то раз мы пригласили на вечер, в числе других гостей, двух сестер, которые замечательно исполняли шотландские народные баллады. Мисс Бронте слушала их спокойно и сдержанно до тех пор, пока они не запели «Славный дом Эрли», а потом перешли к балладе «Ворота Карлайла» 374. Эти песни подействовали на Шарлотту как флейта гамельнского крысолова. Глаза ее загорелись, губы задрожали. Забыв обо всем, она вскочила, подбежала к фортепьяно и, стоя там, просила исполнить одну песню за другой. Сестры пригласили ее прийти к ним в гости на следующее утро, и тогда они смогут петь для нее, сколько она пожелает. Мисс Бронте с радостью и благодарностью пообещала это. Однако, когда мы дошли до дома, где жили певицы, ее смелость куда-то улетучилась. Некоторое время мы ходили по улице, и Шарлотта ругала себя за глупость. Она пыталась убедить себя, вызывая в памяти прекрасные воспоминания о вчерашнем вечере и стараясь заглушить страх встречи еще с одной, незнакомой ей, сестрой двух барышень. Но все оказалось бесполезно. Из опасения, что эта борьба Шарлотты с собой приведет к мучительной головной боли, я в конце концов зашла в дом и принесла глубочайшие извинения за то, что мисс Бронте не смогла прийти. Я вижу одну из причин этого панического страха перед незнакомцами в том, что ей еще в детстве внушили мысль, будто бы она очень некрасива, а затем сама Шарлотта, в свойственной ей манере, еще и преувеличила это заблуждение. «Я замечала, – рассказывала она, – что если незнакомый человек посмотрит мне в лицо, то потом он старается, оглядывая пространство, отводить от меня глаза». Трудно вообразить себе что-либо более нелепое. Двум джентльменам, заставшим Шарлотту у нас во время этого визита и незнакомым с ней, ее внешность – милое лицо, приятный голос и спокойная, застенчивая манера себя вести – показалась весьма привлекательной. Одному из них она настолько понравилась внешне, что он изменил свое мнение о ее произведениях, которые прежде ему совсем не импонировали.