Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

Кто-то из учениц сказал ей, что она «всегда говорит об умных людях – Джонсоне, Шеридане и т. д.». На это Шарлотта возразила: «Вы не понимаете смысла слова „умный“. Шеридан, возможно, и был умен. Да, определенно, он был умен, плуты часто бывают умными. Но у Джонсона не было и искорки ума». Никто не оценил ее высказывания, некоторые произнесли пару банальных замечаний по поводу «умственных способностей», и Шарлотта замолчала.

В этом эпизоде отразилась вся ее жизнь. И в нашем доме ее тоже некому было слушать. Мы не отличались такой нетерпимостью, как школьницы, но ставили практический ум выше поэзии. Ни она, ни мы не догадывались, что чувствительные люди мыслят одинаково с остальными, и вот мы продолжали состязаться в наших спорах.

Когда Шарлотта училась в школе, она еще не знала, что будет делать во взрослой жизни, за исключением того, что диктовали обстоятельства. Она понимала, что должна зарабатывать на пропитание и выбрать какое-то занятие – по крайней мере, начать об этом думать. Уже в школе она была занята самосовершенствованием: она воспитывала в себе определенные вкусы. Всегда говорила, что жизнь заставит нас усвоить немало практических и полезных знаний и что самое необходимое – это смягчить и очистить душу и ум. Она подбирала мельчайшие крупицы сведений, относящихся к живописи, скульптуре, поэзии, музыке и т. п., словно это были частицы золота.

Все, что известно о школьных годах мисс Бронте из других источников, подтверждает правдивость этого замечательного письма. Она была прилежнейшей ученицей, все время читала и заучивала необходимое. У нее было твердое и весьма необычное для пятнадцатилетней девочки убеждение в ценности образования. Шарлотта не теряла зря ни минуты и даже выражала недовольство тем, что в школьном расписании полагались часы для отдыха и игр, – последнее отчасти объясняется ее неловкостью, которая, в свою очередь, была вызвана близорукостью. Однако, несмотря на склонность к одиночеству, Шарлотта была любима своими соученицами. Она всегда шла навстречу их желаниям, не сердилась, когда ее называли неловкой и не брали в спортивные игры. Зато по ночам она была незаменимой рассказчицей, пугавшей девочек чуть ли не до обморока. Однажды эффект оказался таким сильным, что одна из слушательниц громко вскрикнула. Мисс Вулер, поднявшись по лестнице, обнаружила, что у этой девочки сильное сердцебиение, – так взволновал ее рассказ Шарлотты.

Замечая, что ученица тянется к знаниям, мисс Вулер постоянно увеличивала для нее задания по чтению, и в конце второго года пребывания в Роу-Хеде Шарлотта впервые получила плохую отметку. Ей задали прочесть большой кусок из книги Блэра «Лекции по изящной словесности» 68, и она не смогла ответить на некоторые вопросы учительницы. Шарлотта Бронте получила «двойку»! Это расстроило мисс Вулер, и она пожалела, что так перегружала свою усердную воспитанницу. Сама Шарлотта горько рыдала. А ее подруги были не просто расстроены – они негодовали. Девочки объявили, что даже столь небольшое наказание несправедливо по отношению к Шарлотте Бронте: кто же старался больше, чем она? – и продолжали протестовать до тех пор, пока мисс Вулер, сама желавшая поскорей забыть о первой ошибке хорошей ученицы, не вычеркнула плохую оценку. Тогда все девочки принялись относиться к своей наставнице с прежней любовью. Исключением стала только та, кого я называю Мэри: она полагала, что мисс Вулер поступала несправедливо, давая Шарлотте столь большие задания, что та не успевала их готовить. И потому Мэри решила не подчиняться школьным правилам в остававшиеся до конца полугодия несколько недель.

Учениц было так мало, что посещать занятия в определенные часы, принятые в других школах, не требовалось: приготовив урок, девочки просто сообщали об этом мисс Вулер. Она обладала необыкновенным умением прививать ученицам вкус к учебе и делать любые задания интересными для них, так что они брались за учение не из-под палки, а со здоровым интересом и жаждой знаний. И по окончании школы, когда учеба становилась необязательной, они не бросали читать. Их учили думать, анализировать, отвергать, оценивать. Шарлотта была очень довольна своей второй школой. Была здесь и разумная свобода в том, как проводить время вне класса. Девочки играли на поле по соседству с домом. По субботам – неполным учебным дням – они отправлялись на прогулки по тенистым лесным дорожкам, взбирались на холмы и осматривали окрестности, причем учительница рассказывала им о прошлом и настоящем этих мест.

Мисс Вулер превосходно владела искусством, которое французы называют conter : у нее был дар рассказчицы. Ее ученицы вспоминают истории, услышанные во время долгих прогулок: и об этом старом доме, и об этой новой мельнице, и о том, как влияло состояние общества на изменения, происходившие с годами в облике того или иного здания. Мисс Вулер хорошо помнила те времена, когда в ночи вдруг слышались отдаленные слова воинской команды и раздавался дружный топот марширующих: это тысячи отчаявшихся рабочих занимались военными упражнениями, готовясь к великому дню, о котором мечтали, – дню, когда они вступят в бой и одержат победу, когда народ Англии – рабочий люд Йоркшира, Ланкашира и Ноттингемшира – заставит услышать свой устрашающий голос, раз его законные и непрекращающиеся требования упорно игнорируются парламентом. Сейчас мы уже забыли, сколь стремительно совершились перемены к лучшему и сколь ужасными были условия жизни в момент окончания войны на Пиренейском полуострове 69. Остались в памяти только какие-то анекдоты об их недовольстве, а истинные причины страданий забыты. А между тем эти люди были доведены до отчаяния, и вся страна, как ясно видно теперь, находилась на грани гибели и была спасена только благодаря быстрым и решительным действиям, предпринятым некоторыми силами в правительстве. Мисс Вулер рассказывала о тех временах: и о таинственных ночных учениях, когда тысячи людей маршировали по вересковым пустошам, и о ропоте недовольства, раздававшегося из уст угнетенных, и, наконец, о предпринятых бунтовщиками действиях, среди которых немаловажным событием было сожжение фабрики Картрайта 70. Все эти рассказы прочно запали в память по крайней мере одной из ее слушательниц.

Мистер Картрайт был владельцем фабрики «Роуфолдс», расположенной неподалеку от Роу-Хеда, в Ливерседже. Этот человек рискнул приобрести машины, помогающие очищать шерстяную пряжу, что было крайне непопулярной мерой в 1812 году, когда сошлось воедино множество обстоятельств, в итоге сделавших жизнь фабричных рабочих сплошным невыносимым страданием от голода и нищеты. Мистер Картрайт был в своем роде человек замечательный. У него была толика иностранной крови, что оказывалось приметно по высокому росту, темным глазам, цвету кожи и особой, хотя и вполне благородной манере себя вести. Он много времени провел за границей, хорошо говорил по-французски – и это само по себе в те дни вызывало подозрения у нетерпимых и фанатичных людей. К тому же он был непопулярен еще и до того, как предпринял опрометчивый шаг и закупил машины, вместо того чтобы нанять новых рабочих. Мистер Картрайт был осведомлен о том, что его не любят, и предвидел последствия. Он подготовил свою фабрику и дом, находившийся на ее территории, к нападению: двери на ночь баррикадировались. А на случай, если восставшие все-таки ворвутся внутрь, на каждой ступени лестницы был укреплен валик с торчащими во все стороны острыми иглами – так чтобы попасть наверх было невозможно. Вечером 11 апреля 1812 года произошло нападение. Несколько сотен изголодавшихся рабочих собрались рядом с Кирклисом на склоне, ведущем вниз от того дома, который впоследствии заняла школа мисс Вулер. Вожаки вооружили этих людей пистолетами, топорами и дубинками. Часть оружия была отнята ночными разбойниками, рыскавшими в тех краях, у обитателей одиноко стоящих домов, лишив их средств самообороны. Посреди ночи молчаливая, хотя и озлобленная толпа двинулась к Роуфолдсу и там разразилась криками и угрозами. Мистер Картрайт проснулся и понял, что давно ожидавшееся наконец началось. У него было большое преимущество – крепкие стены фабрики, но сотням разъяренных бунтовщиков он мог противопоставить всего четырех рабочих, сохранивших верность хозяину, и пять пришедших ему на помощь солдат. Однако эти десять человек так метко стреляли из мушкетов и столь храбро отражали нападение, что смогли отбить все отчаянные попытки толпы высадить двери и ворваться в здание. После двадцатиминутной стычки поле боя осталось за мистером Картрайтом. Но он был настолько ошарашен и утомлен случившимся, что забыл о мерах, которые сам же и предпринял, и напоролся ногой на утыканные острыми шипами валики, лежавшие на ступенях лестницы. Собственный дом хозяина находился рядом с фабрикой. Восставшие объявили, что если он не сдастся, то они ворвутся туда и убьют его жену и детей. Это была ужасная угроза, поскольку для обороны жилого дома мистер Картрайт был вынужден оставить всего двух солдат. Супруга хозяина понимала, что ей угрожает смерть, и ей уже казалось, что она слышит приближение восставших. Тогда она схватила двух своих маленьких детей и, поместив их в корзину, подняла на веревке по большой дымовой трубе – обычной примете старых йоркширских домов. Выжившая благодаря этому дочь супругов Картрайт впоследствии с гордостью показывала нам следы мушкетных пуль на опаленных порохом стенах отцовской фабрики. Мистер Картрайт был первым, кто оказал сопротивление наступлению луддитов, ставших впоследствии столь многочисленными, что они уже напоминали взбунтовавшуюся армию. Поступок этого фабриканта восхитил его соседей, и они объявили подписку в его пользу, собрав в конечном итоге целых три тысячи фунтов.