Игорь Курукин - Анна Иоанновна

А в сентябре Анна приказала министрам немедленно выяснить причину ссоры между тайным советником Шафировым и статским советником Ржевским: «кто той ссоры зачинщик, и какие слова… происходили, и как та ссора окончалась»; видимо, кем-то доложенная информация была неполна.

Иногда Анна срочно требовала к себе чем-то заинтересовавшего её подданного. Так, в декабре 1738 года было велено доставить во дворец и сдать на руки генерал-адъютанту дворянина Люткина, сидевшего под караулом в Сенате. Очевидно, «доноситель» Люткин произвёл впечатление, поскольку немедленно получил свободу и даже охрану {333} .

Обер-секретарь Сената А.С. Маслов по повелению государыни лично докладывал ей о сборе недоимок {334} . 11 декабря 1738 года Анна вызвала сенатского обер-прокурора Ф.И. Сой-монова и устроила выволочку: ей «известно учинилось, что господа сенаторы в присутствии своём в Правительствующем Сенате неблагочинно сидят и, когда читают дела, они тогда об них не внимают для того, что имеют между собою партикулярные разговоры и при том крики и шумы чинят, а потом велят те дела читать вновь, от чего в делах продолжение и остановка чинится; тако ж в Сенат приезжают поздно и не дела слушают, но едят сухие снятки, крендели и рябчики и указных часов не просиживают, а обер-прокурор Соймонов в том им по должности своей не воспрещает, и ежели б кто из сенаторей предложения его не послушал, на них не протестует. Того ради её императорское величество указала объявить ему со гневом, и дабы впредь никому в том не упущал и о скорейшем исправлении дел труд и радение имел…» {335} .

Свои «словесные указы» государыня передавала через самих министров и других лиц — Миниха, дежурных генерал-адъютантов, а в последние годы — через «тайного секретаря» Ивана Эйхлера.

Бывало, ради решения государственных дел Анна Иоанновна жертвовала собственной выгодой. Когда летом 1735 года оказалось, что сдавшийся после долгой осады Данциг (Гданьск) не в состоянии выплатить в назначенный срок положенную контрибуцию, а российские войска в Польше «терпят нужду», императрица не согласилась посылать обоз с деньгами из Москвы или переводить их «на вексель» по невыгодному курсу — «очинь будет убыточно», а приказала заплатить войскам «из собранных с наших курлянских маэтностей собственных доходов пятьдесят тысяч таляров» {336} .

«Записная книга именных указов» 1740 года показывает, что даже в последний год царствования Анна не устранилась от дел. В январе она присылала в Кабинет (письменно и «изустно» — через Эйхлера и Волынского) повеления: о заведении черепичных предприятий в Москве, о непринятии челобитных о «деревнях» от эстляндцев и лифляндцев, об отпуске адмирала Сиверса для лечения, о предоставлении дома Феофана Прокоповича прибывающему из Польши пану Огиньскому, об отправке майора гвардии Апраксина в «команду» генерал-лейтенанта Бирона, о расположении прибывших с фронта гвардейцев в Ямской слободе, о проведении 27-го числа парада с точным расположением участвующих в нём частей.

Только за один день 11 января Анна поручила министрам «взять известие», сколько «ружья» принято Адмиралтейством с Сестрорецких заводов, куда определены 400 олонецких плотников и отпущены ли плотники из «донской и днепровской экспедиций»; назначила астраханским губернатором М.М. Голицына, дала «апшид» У. Спаррейтору с производством его в генерал-лейтенанты, распорядилась отправить «сюда» изготовленное в Туле оружие, представить ей кандидата на пост выборгского обер-коменданта и купить лошадей для Конной гвардии при посредничестве обер-гофкомиссара Липмана {337} .

В сентябре, накануне последней болезни, императрица занималась выбором кандидатур (в сибирские губернаторы, президенты Вотчинной коллегии, судей Сыскного приказа, Ямской канцелярии, Канцелярии конфискации и Доимочной конторы), интересовалась продажей конфискованных «пожитков» А.П. Волынского и П.И. Мусина-Пушкина (вырученные деньги она приказала «не употреблять в расход») и китайских товаров с прибывшего каравана; повелела закончить следствие по делу В.Н. Татищева и «счёт» ведомства покойного гофинтенданта А. Кармедона, укрепить кремль в Астрахани, завершить строительство в столице казарм для гвардии {338} .

Что же из «административной жизни» было прерогативой Анны Иоанновны? Понятно, что от её имени выходили императорские манифесты и важнейшие законодательные акты, повеления о создании новых государственных «мест» (Тайной канцелярии, Канцелярии конфискации, Сухопутного шляхетского кадетского корпуса и пр.) или законы об условиях службы российских дворян {339} .

Ей же принадлежало право утверждать смертные приговоры политическим и уголовным преступникам. Не без удовольствия памятливая императрица помиловала приговорённого к смерти бывшего главного «верховника» князя Дмитрия Михайловича Голицына, отправив его в тяжкое заключение, но была искренне возмущена предложением Сената о смягчении наказания чинам городовой канцелярии, уличённым во взяточничестве и растрате: «А представленный от Военной коллегии и от Сената резон для облегчения приговорённого им штрафа, а именно, будто оные впервые сию продерзость учинили, не токмо неприличный, но и удивительный. Оные впервые в воровстве пойманы, а не впервые и не один раз, но сие своё воровство чрез многие годы, не престаючи, продолжали. А что по конфирмации Сената, сверх от оного апробованного облегчения, и полученных взятков с них не взыскивать, и то ещё удивительнее того — разве нагло нашу казну разворовать не в воровство вменяется?» {340}

В руках государыни оставалась кадровая политика, начиная с подбора кабинет-министров. Их соперничество обеспечивало работоспособность и устойчивость нового органа, хотя порой и создавало проблемы. Так, в 1739 году Остерман уступил Волынскому право «всеподданнейших докладов» императрице. На заседаниях Кабинета тот часто отдавал приказы совместно с третьим министром А.М. Черкасским. Разногласия кабинет-министров привели к тому, что осторожный вице-канцлер перестал являться в присутствие {341} . Однако многоопытный Андрей Иванович не сдался под напором деятельного и честолюбивого соперника. Даже не появляясь на заседаниях, он часто подавал свои «мнения» по обсуждаемым вопросам, критиковал те или иные предложения, требовал изменить формулировки, советовал испросить «всемилостивейшую резолюцию» императрицы или указывал на необходимость согласования решения: «Его сиятельство граф Андрей Иванович Остерман приказал кабинет-министрам донести, чтоб по сообщении из Сената, о произведении смоленского шляхтича Станкевича к тамошней шляхте в генеральные поручики изволили, не докладывая её императорскому величеству, прежде посоветовать с его сиятельством» {342} . При этом он использовал промахи оппонентов — например, отмечал в журнале, что не обнаружил присланных из Сената бумаг, а «понеже те оба сообщения мне не объявлены, того ради и моего мнения объявить не могу». Волынского эта уклончивая манера раздражала, но с влиятельным соперником приходилось считаться, выслушивать его замечания и учитывать их. Анна же могла сравнивать позиции — и выбирать; не случайно нетерпеливый Артемий Петрович обижался: «Государыня у нас дура, и как докладываешь, резолюции от неё никакой не добьёшься».