Игорь Курукин - Анна Иоанновна

Пожалуй, настоящим символом нового стиля стал не живописный, а скульптурный портрет — «Анна Иоанновна с арапчонком», который должен был красоваться на площади перед Зимним дворцом. Работа над статуей была начата Растрелли-отцом в 1732 году и шла очень быстро, так что уже в конце года скульптор закончил модель. Однако её отливка была завершена только в 1739 году, а затем ещё два года длилась чеканка — Анна так и не дождалась этого памятника. Пришедшая к власти Елизавета Петровна постаралась ославить деяния предшественников, якобы незаконно отстранивших её от трона. «Медный портрет» был сослан в Академию наук и не удостоился известности другого столичного монумента — Медного всадника. Но если бы он стоял на предназначенном месте, то довольно точно отразил бы дух и стиль аннинского правления.

Скульптор представил императрицу в момент торжественного выхода. Анна будто закована в броню парчового платья с негнущимися складками, множеством драгоценных камней и полным парадным набором — горностаевой мантией на плечах, орденской звездой на груди, малой короной, нитями крупных жемчужин с подвесками в причёске, колье и браслетами. Протянутый скипетр и фигурка арапчонка, по мановению императорской руки подающего державу, создают впечатление, что статуя вот-вот начнёт тяжёлую неумолимую поступь — именно такой увидел её впервые автор этих строк, а тогда московский студент в зале Русского музея. У скульптурного портрета Анны, в отличие от живописного, лица как бы и нет — вместо него маска величия… Наверное, государыня была довольна работой скульптора: статуя воплотила дух её эпохи — растущей военной мощи, суровой службы, неизысканной роскоши, пришедшей на смену петровской простоте и динамике. Думается, такой она и видела себя, ибо, по свидетельству Миниха-младшего, «упоена была честолюбием и во всех предприятиях своих стремилась к славе».

Но нести такое бремя на деле — не всем по силам. Анну хватало на то, чтобы «в публичных церемониях… показать себя с превеличайшею важностью и приличием» — сохранять царственную осанку и «величественное лицерасположение». Она, как мы видели, никогда не отстранялась от нудных и порой раздражавших её дел, особенно когда исполнители её предначертаний оказывались неразумными и корыстными. У неё были «хороший разум» и «беспримерная память»; её письма и указы отнюдь не свидетельствуют о её беспомощности в делах управления. Но у племянницы Петра Великого не было ни его разносторонних знаний, ни приобретённого с годами опыта управления огромной страной, ни широты взгляда и видения перспективы. Да и невозможно в повседневной жизни постоянно выглядеть подобно статуе — памятнику величию её державы.

Тогда Анна выходила из образа и становилась той, какой на самом деле и была — простоватой, а то и просто грубой помещицей, повелительницей маленького двора (где все про всех всё знают) и безответных мужиков, любительницей охоты и нехитрых развлечений вроде карт и шутовских забав.

Под флёром европейских нравов и мод дворцового обихода скрывались ещё не прёодолённые следы московской патриархальности. Государыня была богомольна и как-то нетолерантна к «светским» порокам. Она рано вставала; ходила по дворцу одетой просто, хотя «чисто и опрятно», слушала народные песни, которые пели ей «девки» и даже фрейлины. Любила пышность — но, как отмечал Миних-младший, когда расходы становились слишком велики, наводила экономию, так что «расходы её никогда не превышали обыкновенных доходов двора, но ещё нарочитая сумма оставалась в запасе». Игра в карты уже вошла в моду. «Я видел, как проигрывали до 20 000 рублей в один присест за квинтичем или за банком. Императрица не была охотница до игры: если она играла, то не иначе как с целью проиграть. Она тогда держала банк, но только тому позволялось понтировать, кого она называла; выигравший тотчас же получал деньги, но так как игра происходила на марки, то императрица никогда не брала денег от тех, кто ей проигрывал».

Парадная открытость большого двора маскировала замкнутость частной жизни. Тот же Миних вспоминал: «…домашние услуги не от каждого без различия она принимала, но токмо от немногих, к которым привыкла. Я был один из тех, кои пользовались честью ей прислуживать, и никогда не имел сверх одного или двух товарищей. Как однажды отец мой просил герцога о назначении меня министром к датскому двору, то он получил в ответ, что императрица такую сделала ко мне привычку, что трудно будет склонить, дабы она отпустила меня от себя».

Анна не могла, подобно дяде, быть великим полководцем, прозорливым законодателем или смелым реформатором. На её долю выпало оформление величия новой европейской державы, и средоточием её блеска стал императорский двор.

Пётр I большую часть жизни провёл в поездках, останавливаясь то во дворцах и замках, то в крестьянских избах и походных шатрах, мог с аппетитом закусить и за королевским столом, и в придорожном трактире. Он строил новые резиденции, но не любил просторных дворцовых залов и официальных церемоний, не нуждался в толпе придворных — скорее воспринимал их как бездельников. Однако вступление России в круг великих держав требовало соответствующего антуража, тем более что отечественные дипломаты добивались признания её высшего, имперского статуса. Императорскому титулу должен был соответствовать и двор.

Составленный сразу после смерти Петра Великого в январе 1725 года список включал более четырёхсот всевозможных «служителей» (лакеев, гайдуков, «арапов», «карлов», музыкантов, поваров, «портомоек», рыболовов, пиво- и браговаров, мастеров-ремесленников, конюхов) {371} . Однако собственно придворных чинов было около тридцати, ещё не сложилась их иерархия, к тому же придворные особой роли в управлении не играли.

При Екатерине I были составлены проекты нового штата «по примеру Римского цесарского двора» с расписанием новых чинов, их функций и окладов. Расширился круг придворных дам и комнатных служительниц — камер-юнгфер и камер-медхен [4]; появились чины, подведомственные гофмаршалу (камердинеры, камер-пажи, пажи, камер-лакеи и лакеи, футер-маршалы, скороходы, гайдуки, «арапы», «карлы», музыканты, служители кухни и погребов) и интендантам (дворцовые мастеровые, служители зверинцев и садов). Свои соображения по поводу придворного штата имелись и у всемогущего А.Д. Меншикова. В начале правления Петра II он метил на должность обер-маршала — руководителя дворцового ведомства, а на важнейший с точки зрения близости к императору пост обер-камергера (главы придворных чинов, ведавших покоями и повседневным царским обиходом) поставил своего сына Александра.