Жан-Луи Тьерио - Штауффенберг. Герой операции «Валькирия»

Последним из тех, кто попытался найти дипломатическое решение, был, судя по всему, Адам фон Трот цу Зольц. После ареста Мольтке он стал основным советником Клауса по вопросам внешней политики. Они тем более хорошо понимали друг друга, что молодой дипломат был лишен угрызений совести, которые мучили Мольтке. Он хотел добиться реального решения вопроса независимо от цены, которую пришлось бы заплатить. При посредничестве все той же Швеции, нейтралитет которой был очень удобен для воюющих сторон, он встретился в марте, а затем в начале июня 1944 с руководителем местного отделения Интеллидженс сервис. Меморандумы, которые он ему вручил, содержали большую часть предложений Мольтке. Там было особенно подчеркнуто, что новое военное правительство после успешного покушения согласно было выполнить требование о безоговорочной капитуляции и установить границы Германии такими, какими они были в 1936 году. То есть без Австрии и Судетской области. Его главной заботой была активная деятельность коммунистов. Именно поэтому высказывалось возражение против прямого управления страной со стороны англо-американских оккупационных войск, предусматривавшегося планом Моргентау, о содержании которого автор меморандума явно что-то знал. В меморандуме указывалось на опасность начала партизанской войны в тылу войск союзников, что могло погрузить страну в хаос. Для того чтобы избежать гражданской войны, чтобы местные власти и полиция сотрудничали с оккупационной администрацией, союзников призывали проявлять сдержанность. Было предложено, чтобы военных преступников судили сами немцы, а не иностранные суды, которые выглядели как трибуналы победителей. Также было указано на то, что для примирения с населением надо обязательно считаться с мнением немцев, особенно с теми, кто участвовал в Сопротивлении. Там наглядно показывалась катастрофическая картина Германии, поделенной надвое с советской зоной оккупации, где установился бы национал-большевизм. Этот документ был доведен до сведения Черчилля. Как и Рузвельт, тот решил ничего не предпринимать, оставив вопрос открытым: «К этому можно будет вернуться, если их покушение удастся».

Высадка союзников в Нормандии 6 июня 1944 года все изменила. В поражении Германии больше не сомневался никто. Это был всего лишь вопрос времени. О чем можно было еще вести переговоры? О немногом. Только о том, чтобы избежать оккупации страны Красной армией. Для заговорщиков в этом заключалась вся сложность, но это было и их шансом. Сложность состояла в том, что теперь они не могли предложить ничего, кроме своего пота и своих слез. Шанс был в том, что преодолеть Рубикон нерешительным военным стало намного проще.

Доказательством этому может служить поведение Роммеля. Если верить Хофакеру, великий Роммель, этот «Лис пустыни», грозный командующий Африканским корпусом, готов был сознательно примкнуть к заговорщикам. 17 июня, спустя несколько дней после высадки союзников, он был вызван в Бергхоф, чтобы доложить обстановку. В присутствии генерал-фельдмаршала фон Рунштедта он, как командующий Западным фронтом, твердо заявил фюреру: Западный фронт не может долго продержаться, армия близка к коллапсу, надо искать политическое решение. Гитлер был в ярости. Ему возразили, с ним не согласились в том, что только победа могла быть единственно возможным исходом тотальной войны. Он не удержался и произнес: «Пусть Роммель занимается своим фронтом и прекратит играть в политику». Из этого генерал-фельдмаршал сделал свои выводы. Когда в начале июля Цезарь фон Хофакер отправился в Ла Рош-Гийон для того, чтобы прозондировать состояние умов военных на Западном фронте, генерал Шпейдель сказал ему, что Роммель [87] Отсутствие информации и само участие Роммеля в государственном перевороте вызывает много споров. В своей монументальной биографии «Эрвин Роммель» (Париж, изд-во Перрен, 2009 г.) Бенуа Лемей утверждает, что генерал-фельдмаршал ничего не знал о плане покушения и что Хофакер неправильно истолковал слова Шпейделя. Однако бесспорно то, что он рассматривал возможность вступления в союз с американцами. вроде бы был готов выступить против Гитлера и бросить все силы против русских.

Тогда Хофакер подробно рассказал Шпейделю о планах Штауффенберга. Шпейдель выразил свою личную поддержку. Неизвестно, знал ли генерал-фельдмаршал о планах покушения. Ясно только то, что он был не против заключения мирного договора с союзниками. 10 июля он сказал полковнику Гансу Латтману: «Поскольку я имею высокую репутацию у союзников, попробую договориться с Западом вопреки воле Гитлера при условии, что они согласятся совместно с нами выступить против русских». 14 июля он сделал еще один шаг. На востоке русские продвигались вперед. Фронт держался лишь чудом. Над группой армий «Север» нависла угроза окружения в Рижском котле. Советские войска вышли к Висле, русс кие пушки уже вели огонь по Восточной Пруссии. Он сказал Клюге, который должен был 16-го встретиться с фюрером, что бы он спросил, сосласен ли Гитлер пойти на политическое решение либо не согласен. «В противном случае я раскрою Западный фронт: самое главное в том, чтобы англо-американцы оказались в Берлине раньше русских». Клюге пообещал передать послание. Но Гитлер ничего не ответил. В конченом счете все это не имело продолжения, потому что 17 июля во время американской бомбежки на узкой сельской дороге Роммель был тяжело ранен. И этот увенчанный лаврами генерал-фельдмаршал, которого обожала вся Германия, этот на редкость скромный военачальник, престиж которого мог бы очень сильно помочь заговорщикам, был выведен из игры.

Штауффенберга это повергло в отчаяние. Но это не давало ему повода отказаться от действия. К тому времени он уже перестал строить иллюзии относительно политических решений. 1 июля он говорил лейтенанту Тиршу: «Государственный переворот ничего не сможет изменить, но спасет жизни многих». Пусть даже он не удастся, но он смоет с них «стыд и позор ничегонеделания». Примерно то же самое он сказал Герделеру и Беку, а также своим близким — Адаму фон Трот цу Зольцу, Йорку и Мерцу фон Квирнхайму. Кенигсберг, город дорогих его сердцу тевтонских рыцарей, город Канта, как и всю Восточную Пруссию, спасти уже не представлялось возможным. Единственное, что еще можно было сделать, так это направить на запад и на восток эмиссаров, чтобы попытаться поговорить «как военный с военным […], но нам еще не известно, как на это отреагируют за границей. Мы должны поступать так, как подсказывает нам наша совесть». 13 июля в ходе обеда вдвоем с Мерцем фон Квирнхаймом в столовой резервной армии, он высказал все, что у него накопилось на душе: «Право будет заменено бесправием. Я понимаю, что мы похороним немецкий воинский дух. Какой мы можем получить мир? Мир рабов. Военная каста будет уничтожена раз и навсегда. Однако мы должны действовать ради Германии и Запада». Но надо было еще успешно совершить покушение. А предыдущие попытки вовсе не обнадеживали.