Юрий Дубинин - Дипломатическая быль. Записки посла во Франции

Итак, Шеер не представлял позицию по договору, сообщенную мне двумя днями раньше Жаком Бло, как окончательное решение об отказе Парижа от договора Он вообще говорил не о решении, а всего лишь о мнении. А Шеер — кадровый дипломат и знает цену слову. Я тотчас же информировал Москву с оптимистическим выводом: возможности для борьбы за договор налицо.

Сообщение об этом разговоре было прочитано в Москве чуть позже 7 часов вечера 12 октября. Поздно вечером в тот же день Э. А. Шеварднадзе связался по телефону с Р. Дюма Он предложил в качестве срока рабочего визита М. С. Горбачева в Париж 28 октября. Министры условились встретиться в Вене 18 октября для обсуждения всего комплекса вопросов, связанных с визитом советского президента Тем самым, попутно, встречей на нейтральной территории, предложенной нами, снимались и шероховатости, возникшие в связи с несостоявшейся беседой по договору в Нью-Йорке.

Теперь требовалось как можно лучше подготовить разговор в Вене. Отправленные посольством в связи с этим в Москву предложения касались завершения работы по договору и подписания одновременно целой серии соглашений в экономической, социальной, культурной и иных областях.

15 октября меня пригласили в Москву для обмена мнениями перед встречей в Вене. Перед вылетом я позвонил Ж. Бло и предложил ему встретиться для совершенно неофициальной беседы о том, как развязать последние проблемы договора. Поздно вечером мы вдвоем опять в его кабинете. Проблем две — безопасность и разоружение.

По первой нам так и не дали начать предметную работу. Кто знает, может быть, ее с самого начала припасали для встречи министров. Не будем гадать. Однако мы с партнером так много говорили об этой проблеме, что знаем: здесь развязки имеются, и их надо искать в использовании как можно более обобщенных понятий. Поскольку мы оба с этим согласны, карандашу нетрудно положить текст на бумагу с тем, чтобы предложить его министрам для обсуждения в Вене.

Вот он (я его даю в той окончательной редакции, в которой он вошел в договор, поскольку редакционные поправки по ходу дальнейшей работы были незначительными):

«Если одна из Сторон сочтет, что имеет место ситуация, затрагивающая высшие интересы ее безопасности, она может обратиться к другой Стороне с тем, чтобы между ними были незамедлительно проведены консультации по этому вопросу».

Речь идет о новом по содержанию обязательстве для отношений Советского Союза и Франции. Внимательный взгляд найдет в этой формулировке отблеск столетних усилий дипломатов двух стран в их стремлении адекватно выразить объективную реальность совпадающих интересов России и Франции, Советского Союза и Франции и, скажем это забегая вперед, Российской Федерации и Франции. Однако мысль эта получила вместе с тем звучание, отвечающее современной обстановке, и охватила практически весь объем первоначальных советских предложений, вызвавших столько трудностей.

Что касается разоружения, точнее, ядерного компонента соответствующего раздела, мы, проведя много часов в тщательных поисках, знаем: решения нет, поскольку несовместимы, во всяком случае на тот момент, базовые концепции двух стран. Поэтому мы прикидываем варианты, как, изъяв из проекта упоминание о ядерном оружии, постараться уберечь побольше из того, что наработано в этом разделе в целом. Понимаем, что это будет трудно.

Во всяком случае, я улетел в Москву хорошо подготовленным.

Совещание по договору Э. А. Шеварднадзе назначил в своем кабинете вечером накануне вылета в Вену.

Меня он принял немного раньше.

— Что случилось в Нью-Йорке? — спрашиваю я.

Вместо ответа министр нажимает кнопку. Входит работник его секретариата.

— Была у нас просьба от Р. Дюма о встрече со мною в Нью-Йорке?

— Была.

— А почему же встреча не состоялась?

— Программа была напряженной. Не выходило по времени, — говорит дипломат и после паузы добавляет: — по техническим причинам.

— Нет, — замечает министр, — тут не техника, тут — политика.

Дипломат удаляется.

Не могу сказать, что для меня все прояснилось.

Совещание затянулось. Предложенная развязка по вопросам безопасности возражений не вызвала и в дальнейшем была в принципе одобрена министрами в Вене. С вопросом о ядерном оружии дело обстояло иначе. Французская позиция у многих моих коллег вызывала непонимание. Приходилось разъяснять, почему предлагавшиеся варианты не пройдут. Формулировка, которая могла бы решить проблему, так и не была найдена. Разговор министров в Вене подтвердил это. Они решили вообще не упоминать в договоре о ядерном разоружении.

В Вене было объявлено о том, что 29 октября состоится визит президента СССР во Францию. Главной целью визита будет подписание советско-французского договора.

Перевал остался позади.

У посольства, как всегда в подобных случаях, море дел, но напряжение сброшено, все ориентиры определены.

В первую очередь требуется завершить подготовку договора. 22 октября работа на Кэ д’Орсе возобновляется. Завершаем шлифовку формулировки по безопасности. Она включается в раздел о консультациях. Некоторое время уходит на раздел о разоружении. Основная статья на эту тему гласила:

«Стороны согласны в том, что проведение оборонительной военной политики и практическая реализация всеми государствами принципа достаточности представляет собой решающий вклад в дело европейской и международной безопасности».

Поскольку речь шла о двух ядерных державах, можно было полагать, что принцип достаточности касался и ядерного оружия. Понадобится время, чтобы в диалоге наших стран появилось согласие на включение в текст понятия минимальной достаточности с прямым указанием на то, что это относится и к ядерным вооружениям, как это было записано в российско-французском договоре 1992 года.

Далее в разделе о разоружении делался акцент на необходимости поэтапного осуществления всеобщего и полного разоружения под строгим и эффективным международным контролем. Конечно, и в этом случае подразумевалось также ядерное оружие.

Мы сверяем тексты и ждем одобрения.

Р. Дюма предлагает последний штрих: дать подзаголовки разделам. Что же, это прибавляет выразительности. Договор готов к подписанию.

27 октября за день до прибытия в Париж президента СССР меня принимает Ф. Миттеран. В своем кабинете в Елисейском дворце. Интерьер и обстановка выдержаны в строгом современном стиле. В голубоватых тонах. С Ф. Миттераном его дипломатический советник П. Морель, будущий посол Франции в Москве.

Беседа продолжительная. Тем для обсуждения много. Обстановка в мире меняется. Дни Варшавского договора сочтены. Страны Восточной Европы ищут новые пути в будущее. Объединение Германии — вопрос решенный. Все это перемены, оставляющие глубокий след в истории, прямо затрагивающие и Советский Союз и Францию. И вместе с тем это всего лишь какие-то моментальные кадры, снимки бешено несущейся лавины событий. Куда? Такой вопрос всегда остро, острее, чем перед многими другими, встает перед первым лицом в государстве, в данном случае перед президентом Франции. Конечно, на его стол ложатся вся информация, все оценки, на которые способен весь с таким тщанием созданный, обкатанный государственный аппарат: послы, спецслужбы, помощники, министры. Но последний вывод делать ему. Определять путь реальной политики. Публично формулировать ее. Задача эта в последнее время многократно осложнилась, риск, возможность и цена ошибки возросли. Это сполна осознал Ф. Миттеран совсем недавно, когда требовалось определить, спрогнозировать, состоится или нет объединение Германии. В ноябре 1989 г. рухнула Берлинская стена, через прорванные заслоны хлынули потоки немцев. Настоятельно требовалось определиться, как действовать в германских делах, если не опережая ход истории, то, по крайней мере, в ногу с ней.