Валентин Бадрак - Стратегии гениальных мужчин

Однако другая сторона семейного обожествления имела для избалованного мальчика более печальные последствия, ибо, как известно, детская жестокость не знает границ. Сверстники, гораздо более ловкие, приземленные и приспособленные к жизни, не только не воспринимали не умеющего контактировать с людьми Сальвадора, но и заставили его замкнуться в собственном мире – единственно приемлемой и приятной для обитания среде для существа, желающего слышать лишь собственный голос и явно не готового стать частью заурядного и ненавистно морального общества. Жалкие неполноценные контакты со сверстниками неизменно заканчивались обжигающими неудачами и неизменно стимулировали еще большую замкнутость Сальвадора в собственном мире.

Нельзя сказать, что мальчик не переживал отвержение себя детским окружением, о чем ярко свидетельствуют запечатленные им наполненные отчаянием и тревогой одинокого изгоя, видения юного периода жизни (как, кстати, и сам факт таких четких воспоминаний). К этому, пожалуй, стоит добавить и выводы ряда исследователей относительно сексуальной неполноценности Дали. Единственным способом жить для Сальвадора оказался уход во внутренний мир грез и героических мечтаний, где он всегда был победителем и замечательным героем. Именно отсюда берет начало навязчивое и непреодолимое желание что-то доказать всему остальному миру. Игнорирование Сальвадором Дали внешнего мира достигло таких катастрофических масштабов, что его внутренний мир практически безвозвратно вытеснил реальность, а возрастающая вера в собственную исключительность, последовательно и беспрерывно развивавшаяся с первых дней его жизни, позволяла противопоставить себя всему остальному человечеству. Любовь и ободрение в раннем возрасте сделали Сальвадора психологически защищенным от непонимания другими его собственного уклада мыслей – у ребенка отлично срабатывал защитный механизм вытеснения. Напротив, «борьба» с миром не только не была для него непосильным бременем, но и доставляла определенное удовольствие – предстать перед миром ярко выделяющимся оригиналом, способным на самый необузданный поступок, – это непрестанное желание сделало Дали патологически неизлечимой индивидуальностью, которую он сохранял на протяжении всей жизни и которая многое определила в его творчестве. Быть, но не как все, создавать, но не то же, что все! Это стало жизненной философией Дали, которую со временем дополнили основательные знания, конечно, полученные не в учебных заведениях, а в результате длительного внутреннего поиска, навязчивой потребности понять суть вещей, от которых его псевдоучителей отделяло поистине космическое расстояние.

Он бредил собственной гениальностью с детских лет! Уже в десятилетнем возрасте, чтобы выделиться из толпы, он совершал умопомрачительные и опасные прыжки с высоты. Иногда Дали прыгал в лестничные пролеты – он готов был подвергнуть себя смертельному риску ради привлечения внимания к своей персоне, и этом было что-то патологическое. Живя во внутреннем мире, он нуждался в доказательствах внешнего и с юных лет рассматривал его исключительно как аудиторию. Это стало ранней неестественной, но очень действенной формой самореализации. При этом Сальвадор мало беспокоился по поводу своего безнадежного отставания в школе (придя в школу, он умел лишь назвать буквы алфавита и написать собственное имя), а еще больше он привык к отчуждению. Даже тот факт, что он стал второгодником, нисколько не поколебал уверенности Сальвадора в собственной исключительности, и он так же, как и прежде, продолжал бредить своей мессианской ролью короля-гения. «Он настолько закоренел в умственной лени, что это делает невозможным любые успехи в учении» – таким было заключение учителей, заставлявшие всхлипывать родителей Дали, но отнюдь не трогавшие его самого. Вспоминая об одноклассниках, он отмечал, что «не играл и даже не разговаривал с ними». Продолжая неутомимые путешествия по загадочному саду собственного воображения, мальчик не желал впускать туда никого; что же касается учебы, то он, ненавидя какие-либо умственные усилия, укладывающиеся в некую сомнительную логическую схему, раз и навсегда поставил на ней крест.

Однако не признавать учебы в любом виде не означало для юного Дали не признавать знаний или, лучше сказать, сладостных мук познания. В поисках места уединения Сальвадор уговорил мать выделить ему прачечную под обустройство «мастерской» по собственному усмотрению. Под самой крышей дома, в умиленных наслаждениях полным одиночеством и в борьбе с желанием выскочить на шумный детский гомон на улице он создал свой непостижимый и экзотический мир. Мир одинокого короля, безнадежно больного нарциссизмом. Отец как-то подарил ему подшивку журналов об изобразительном искусстве, что, к его удивлению, дало первый ощутимый толчок к приобретению всеобъемлющей магической идеи.

Вообще же, роль родителей в становлении Дали была уникальной – они никогда открыто не препятствовали каким-либо действиям сына, а подсознательные попытки влияния на него служили еще большим стимулом для развития непредсказуемой фееричности и плодовитости будущего художника. Их ослепительная любовь была настолько бесконечной, что если и не поощряла немыслимую извращенность сына во всем, то, по меньшей мере, полностью оправдывала ее. Скорее всего, именно позиция родителей в начале жизненного пути Сальвадора Дали сделала возможным решительный поход против правил и обеспечила возрастание в геометрической прогрессии нонконформизма, родившего агрессивную личность, способную достичь настоящего успеха. Мать мастера удивительно выделялась образованностью и страстью к чтению – не исключено, что именно ее одержимость книгами дала мальчику повод заглянуть в богатую семейную библиотеку. Именно мать, когда вручила мальчику альбом для переводных картинок и вырезала для него животных, первой попыталась открыть колоссальную всепоглощающую мощь магического мира живописи. И отец, при всем его внутреннем сопротивлении необъяснимым порывам сына, сделал свой вклад в формирование художника, обеспечив ему учебу в Резиденция де Эстудьянтес.

Сальвадору, одержимому необыкновенной манией величия, нужна была достойная идея – находясь во власти бесконечных умопомрачительных мечтаний, он создал свой героический образ, ради сотворения которого готов был терпеть муки лишений. Он почти ненавидел «дебильных детей, которые выучат все, что пожелаешь», и это больше была ненависть не к людям, а к обезличиванию. Будучи восьмилетним затворником, Дали понял, что сила личности – в отличии от большинства, а еще лучше – от всего человечества, и мощь интеллекта – в том, чтобы заставить мир признать твои отличия, пусть даже порочные и гнусные, как знаки новаторства и высшего понимания мира. (Например, лишь только для того, чтобы отличаться от сверстников, Дали, будучи юношей, отпустил волосы и бакенбарды.) Живопись как идея как нельзя лучше вписывалась в эксцентризм Сальвадора Дали и давала ему полную свободу воспроизведения навязчивых фантазий, избавиться от которых он был не в состоянии.