Эдуард Хруцкий - Тени в переулке (сборник)

Я очень хорошо помню эту газету, особенно ее логотип: английский солдат в каске, похожей на сковородку, и наш боец, тоже в каске, несут знамена своих сражающихся стран.

А раз было много иностранцев, то и наших «журналистов» было немало, и у всех в кармане лежало удостоверение «Вечерней Москвы». Это были доблестные бойцы НКГБ, пасущие веселых иностранцев.

Когда мне рассказали об этом, я долго не мог понять, почему «ксивой прикрытия» избрали самую любимую москвичами в те годы газету. И мне объяснил старый опер, сам бывавший тогда в «Астории»:

– «Правда» – официоз, «Известия» – солидняк, «Труд» – тяжеловесный, а «Вечерка» – веселая, вроде бы репортерская газета. Усек?

– Усек, – ответил я.

Ходили в «Асторию» ради замечательной певицы – красавицы Беаты Кочуры. Она пела на русском и на польском. Когда она пела на нашем родном языке, то легкий акцент придавал любому танго неповторимое очарование.

Беата бежала от немцев из Львова, там она работала в ресторане «Бристоль», который при советской власти переименовали в «Першетравный», то есть «Первомайский». Ресторан «Бристоль» во Львове польском, потом советском имел неважную репутацию. При поляках здесь собирался весь цвет уголовного мира западных земель и Восточной Польши. При советской власти они своим привычкам не изменили.

Я часто бывал во Львове в командировках и любил зайти в «Бристоль», тем более что там метром служил приятель моего дядьки. Он встречал меня, как родного, и рассказывал кучу занятных криминальных историй.

Итак, мы готовились к съемкам двух последних сцен. Вася Лановой играл бандита, выдающего себя за боевого летчика. Он надел полковничий китель, положенные ордена и о чем-то поговорил с режиссером. Олег Стриженов, исполнитель главной роли – полковника МУРа Данилова, очень трогательно завязывал галстук по той, старой моде. Все было готово. К сожалению, вместо красавицы Кочуры певицу играла миленькая барышня из Театра Маяковского.

И сколько я ни говорил, что такой красавец, как Лановой, не увлечется этой девицей, режиссер увидел эту актрису по-своему.

Появился оркестр. Старые ресторанные лабухи. Они вытащили из сундуков униформу 1950-х, и на площадке резко запахло нафталином. Они настраивали инструменты, а я заметил весьма немолодого человека, инструктирующего официантов.

Я долго не мог вспомнить, где его видел. А потом в памяти возник женский оркестр, хлопающие люди и метр. Это был тот самый метрдотель, который проработал в «Астории» немалое количество лет.

Он подошел ко мне, мы поздоровались.

– Это вы написали эту историю?

– Я.

– А откуда вы про полковника узнали?

– Я просто придумал этот персонаж.

– Так все дело в том, что полковник был на самом деле и кличка у него имелась – Хан.

– Он что, узбек?

– Да нет, мне опера рассказали, что фамилия у него была Хановский. И брали его у нас в ресторане, только, конечно, не так культурно, как в вашем кино. Драка была знатная. Хан здоровый был, он двух оперов, как щенят, раскидал – и к выходу, а там его по затылку рукояткой пистолета пригрели. Но у вас в кино это сделано более интеллигентно.

– Так я же ничего не знал про Хана, иначе написал бы боевую сцену.

– А может, как у вас, лучше. Все-таки все происходит в таком ресторане. «Астория» – это было место высокого класса.

– А кем был Хан? Бандитом?

– Нет, аферистом и вором.

Меня очень заинтриговала история фармазонщика и скокаря в полковничьей форме. И я пошел к старым операм.

Надо сказать, что Александр Васильевич Хановский, получивший кликуху Хан, был очень красивым мужчиной. Я видел его фотографию в уголовном деле и подивился, как он был похож на американского актера Роберта Тейлора.

Родом Хан был из Ярославля. Там окончил автоклуб и поступил в летную школу. Но из армии лейтенанта Хановского выгнали за регулярное нарушение дисциплины и многочисленные амурные связи с полковыми дамами.

Бывший лейтенант не очень переживал расставание с военной службой. Он стал брачным аферистом, и довольно удачливым, так как жил весьма неплохо, деньги у него водились.

Он четко рассчитал, что женщины кроме красоты обожают романтику. А какая специальность была самой романтичной в те годы? Авиатор.

Хан нашел человека, который сделал ему довольно неплохие документы пилота Главсевморпути. Синий китель, летная фуражка, на груди почетный знак за многокилометровый налет среди коварных льдов. Деньги на обольщение у него были. Ну какая женщина могла устоять перед красавцем пилотом?

А дальше начиналась история Остапа Бендера и знаменитого ситечка.

Так и жил он, весело и беззаботно, разыскивая невест в основном на берегу Черного моря. Но началась война.

К тому времени у него в Армянском переулке в Москве уже была двухкомнатная квартира, которую ему устроила любовница, жена зампреда Моссовета. Туда-то и пришла повестка из военкомата.

Он явился, его определили в команду и отправили рядовым в пехоту. Тогда Хан достал документы, что он лейтенант и доблестный летчик.

Как он воевал, я не знаю, но в начале 1944-го его комиссовали.

Вот тут-то и появился в Москве красавец полковник, увешанный боевыми орденами и многочисленными медалями. Ему удалось стать любовником дамы-майора из кадров Академии имени Фрунзе, она-то и выдала ему все положенные документы об откомандировании для повышения квалификации на академических курсах.

Теперь, справив надежную ксиву, надо было заняться делом. Москва в те годы была городом одиноких женщин. Их мужья или сражались, или погибли на фронте. Поэтому для красавца, летчика-героя и полковника открывались необычайные возможности. И он, конечно, воспользовался ими.

Теперь Хан искал дам, которые руководили выдачей продовольственных карточек или ордеров на одежду. Тем, кто не знает, хочу напомнить, что продукты с 1941 по 1947 год отпускались по карточкам. Карточки были хлебные, на жиры, на сахар, на мясо. А вот ордера на одежду выдавались только передовикам производства в качестве поощрения или очень нуждающимся семьям фронтовиков. В моем классе нескольким ребятам, чьи отцы погибли на фронте, а матери за копейки вкалывали на оборонных заводах, выдавали ордера на ботинки, брюки. Я помню, как они были счастливы, потому что мы все ходили в чем попало, хотя мне и другим детям военных было легче, нам перешивали старые отцовские гимнастерки и брюки. Все это было не просто дефицитом, а жизнью. Человек, у которого украли карточки, был обречен практически на голодную смерть.

Но Хан не хотел обижать людей. Ему, видимо, хотелось считать себя благородным человеком, и он через свою любовницу воровал напечатанные продовольственные карточки и ордера, на которых еще не было печатей учреждений, выдающих их, и сбывал.