Вадим Бакатин - Дорога в прошедшем времени

Не берусь судить, насколько такое мнение оправдано. Но, скорее всего, это так. Уже сейчас реализация международных соглашений об инспекциях на местах для контроля над вооружениями позволяет получить столько ранее секретных данных, сколько не снилось всем разведкам мира, вместе взятым. Но это вовсе не значит, что секретов, задевающих национальную безопасность той или иной стороны, которые можно добыть только разведывательными путями, больше не существует.

В новых условиях необходима была коренная реформа самой концепции разведывательной работы. Прежде всего я считал нужным избавиться от всеохватности, от стремления иметь «своих» людей повсюду, даже там, где им делать явно нечего. Познакомившись с работой ПГУ, я пришел к выводу, что сокращение его штатов не нанесло бы ущерба нашим разведывательным возможностям, а сужение целей и повышение внимания «нелегалам» эти возможности повысило бы.

В сентябре 1991 года в КГБ прошла паника, связанная с сообщениями ряда центральных газет о якобы достигнутой договоренности между руководством союзного Министерства иностранных дел и КГБ отозвать всех сотрудников комитета из МИДа СССР. Конечно, никакой такой договоренности с Б. Панкиным у меня не было и быть не могло. Такое решение означало бы фактическую ликвидацию зарубежной разведки, основу которой традиционно составляли резидентуры в посольствах. Именно так, с опорой на посольские резидентуры, работают разведки практически всех крупных западных стран. В чем министр иностранных дел был, безусловно, прав, так это в целесообразности сокращения численности представителей ПГУ в наших посольствах за рубежом.

В деятельности разведки, на мой взгляд, на первый план должны были выходить проблемы, представляющие угрозу для всего человечества: контроль над нераспространением ядерного оружия и критическими технологиями, на основе которых возможно создание оружия массового уничтожения; борьба с международным терроризмом, наркобизнесом. Нельзя было оставлять без внимания вопросы внешнеэкономической безопасности, понимаемые, конечно, не как кража передовых технологий, а предвидение мировых технологических прорывов, отслеживание случаев незаконных экономических акций, посягающих на интересы нашего государства. Никуда не деться от разведки военной, поскольку вооружения, нацеленные на нас, продолжают производиться и размещаться. В условиях нового политического мышления, перехода от двухполюсного к многополюсному миру не только не падает, но, наоборот, возрастает значение разведки политической. Безусловно, речь уже идет не об отслеживании «реакции на официальное заявление» и сборе сплетен из официальных кругов, а о таком анализе развития политической, межнациональной, религиозной, социальной ситуации в отдельных странах и регионах, который позволял бы с большей долей достоверности прогнозировать эту ситуацию, соотнося ее с интересами безопасности нашей страны и ее граждан.

Но главное, что требовалось изменить в концепции работы разведки, – это отказаться от образа врага, от взгляда на «империализм», на Запад только как на источник возможных бед и напряжений. Знаменитая формула Уильяма Гладстона об отсутствии у его страны постоянных врагов и наличии только постоянных интересов была созвучна и моим мыслям.

Таких общих принципов в организации разведывательной деятельности придерживался я в тот период, когда ПГУ находилось в составе КГБ. Однако это дело политиков и президентов – ставить цели перед разведкой. Дело профессионалов – определять, в какой пропорции для их достижения наиболее эффективно использовать агентуру и электронику.

Первоочередным шагом – и прежде всего для спасения разведки – я считал необходимость скорейшего выделения ее из КГБ в независимую службу. У этой идеи было много сторонников, как и немало противников.

Противники полагали губительным разделять разведку и контрразведку, которые всегда работали в тесном контакте, часто решая общие задачи. Доказывали, что с уходом элитного Первого главка с институтами снизится общий интеллектуальный потенциал комитета. Говорили о невозможности разорвать единую инфраструктуру хозяйственных служб и обслуживающих подразделений. Все эти аргументы не имели под собой серьезных оснований. Разделение не исключает, а, наоборот, побуждает к действительно независимому полноправному сотрудничеству профессионалов. В одной же организации всегда превалирует не сотрудничество, а команда вышестоящего начальника.

Более убедительными были доводы сторонников «развода» КГБ и разведки, главным из которых выступал сам начальник ПГУ Л.В. Шебаршин. По его словам, это требование уже давно вызревало в коллективе разведчиков, и ему в прежней ситуации приходилось сдерживать своих коллег, как бы ни был он с ними согласен. Шебаршин полагал, что только создание самостоятельной службы центральной разведки позволит ей избавиться от неприятного кагэбэшного «хвоста», который за ней тянулся, и ограничить ее выполнением только тех функций, которые действительно нужны государству.

Обстоятельством, которое в первую очередь заставило меня спешить с принятием решения о «разводе», стало все более отчетливое стремление ряда республик «под шумок» разговоров о реформе КГБ растащить разведку по национальным углам. Такие устремления могли привести только к одному – полному развалу разведки. Нельзя было допускать, чтобы ПГУ было разделено на разведки: киргизскую, украинскую, российскую и т. д. Это привело бы к полной утрате ее дееспособности. Вместе с тем я был решительным сторонником того, чтобы единая разведка обслуживала не только, и даже не столько, союзное правительство, как это было в прошлом, сколько – республики, действуя в соответствии с их запросами и потребностями их собственной национальной безопасности.

Предвидя нависшую над разведкой угрозу, я направил президенту Горбачеву записку, в которой предлагал оперативно решить вопрос о создании независимой центральной службы разведки. Также я предлагал, учитывая важность этой организации, назначить на должность ее руководителя одного из видных государственных или общественных деятелей. Первой в этом списке была фамилия академика Евгения Примакова.

Как я уже говорил, Горбачев и Ельцин поддержали мою точку зрения. октября Примаков в соответствии с указом президента СССР возглавил ПГУ, сначала на правах первого заместителя председателя КГБ. Не могу сказать, что это назначение было встречено ортодоксами КГБ и политики с большим восторгом. Во главе ключевого главка появлялся еще один как будто бы непрофессионал, который сам не работал в «поле» и не знал организации. Я же был убежден, что в руководстве разведки нужен был именно политик такого масштаба, как Е.М. Примаков. Разведке хватало профессионализма. Ей не хватало четкого выбора политических приоритетов, нравственных ориентиров, понимания того, для кого и во имя чего она работает.