Владимир Гладышев - ТерпИлиада. Жизнь и творчество Генриха Терпиловского

Вторым начал выводить свои строчки с наклоном справа налево (оригинальный и упрямый характер!) Орест Кандат:

«Хоть «Фендросик» и верит в при меты, но я в них абсолютно не верю и твердо уверен, что эта троица никогда не расстанется. Мы все ждем от тебя, Леня, таких hotchorus-ов, которые неуклонно повышали бы наш рост. О. Кандат».

И последнюю фразу зелеными чернилами оставил Андрей Дидерихс:

«Пусть сие изображение напоминает тебе, что есть еще истые энтузиасты джаза. А. Дидерихс».

Три верных друга: А. Котлярский, О. Кандат, А. Дидерихс.

Харьков, февраль 1936 года

Эту фотографию сделали в нескольких экземплярах, по числу участников «вечного договора о намерениях». В конце 1970-х в Ленинграде встретились двое: Котлярский и Терпиловский. Судя по всему, тогда Арчи и подарил своему другу исторический снимок. Терпиловский работал в то время над воспоминаниями, и Котлярский верил, что книга получится. Они сфотографировались на память и уговорились встретиться ровно через десять лет. Было это в 1979 году.

Незадолго до кончины Harri (так называл Котлярский своего друга) Аркадий отправил в Пермь обеспокоенное, если не сказать покаянное, письмо, в котором извинялся за… Да непонятно за что!

Спустя годы: А. Котлярский и Г. Терпиловский. Ленинград, 1979 год

«…Не допускаю мысли, что ты, возможно, обиделся на меня за мое прямое и откровенное письмо, в котором я не рекомендовал тебе ехать «диким» способом, т. е. мог показаться негостеприимным человеком. Все же думаю, что ты разобрался, что к чему. Но на всякий случай, если, не дай господи, ты обо мне плохо подумал, поспешу еще раз уверить в моей заботе о твоем же благе. Как тебе известно, живу я один и забочусь о своих нуждах сам. За последнее время быт у меня – кувырком, т. к. я не могу тратить время на добывание жратвы. Все мои блаты давно кончились: старый стал, обаяние кончилось, утесовский ореол поблеки – еда когда есть, а когда нет.

Для тебя, для твоего желудка, естественно, плохо. Хорошенькое дело: приехать в Ленинград и целыми днями заниматься добычей еды!»

Терпиловский, стало быть, снова рвался в Ленинград, несмотря на свое резко ухудшившееся самочувствие. Отсюда проистекает тревога его друга. В том же письме Котлярский спрашивал еще, достал ли Генрих книжку Дмитриева об Утесове. Из всего сказанного вытекал неопровержимый вывод, что тема Л. О. У. по-прежнему оставалась для его бывших музыкантов злободневной, притягательной и, несмотря на несходство характеров и темпераментов, объединяющей. С другой стороны, становилось ясно, что и сам Утесов все последующие составы своего коллектива мерил «по гамбургскому счету» той великолепной «джаз-банды» из 1930-х.

Аркадий Котлярский, Арчи, умер последним из друзей-музыкантов, уже в 1990-х годах, в Канаде, куда, похоронив в России жену и сына, уехал к дочери доживать свой долгий век…

А силу магнетизма утесовского ореола, о котором писал Котлярский, довелось почувствовать и мне, когда в начале 1990-х я посетил в Москве места, связанные с жизнью Леонида Осиповича. Сфотографировав мемориальную доску на доме возле сада «Эрмитаж», где он жил, я медленно двинулся к памятнику Пушкину. И надо же такому случиться: у пушкинского монумента познакомился с двумя молодыми людьми, один из которых представился внуком Утесова, а его приятель оказался музыкантом из латиноамериканской страны. О той встрече мне напоминает теперь фотография, где мы, снятые на фоне Пушкина, увлеченно беседуем о знаменитом дедушке…

В архиве Терпиловского сохранилась телеграмма, пришедшая на пермский адрес: улица Газеты «Правда», 3 (ныне ул. Павла Соловьева).

Сердечно поздравляю ветерана советского джаза юбилеем желаю здоровья успехов счастья вскл ДМИТРИЙ ШОСТАКОВИЧ

Знакомство Генриха Романовича с великим композитором современности началось давно, еще в годы Гражданской войны, в голодном и холодном Петрограде. То тяжелое время страшно напоминает нынешний «переходный период», этап так называемого дикого капитализма. В доме Терпиловских не хватало тепла, продуктов – плюсовая температура сохранялась только на кухне. Но вот театры – знаменитые Мариинка, Александринка, Михайловский – работали и в 1918-м. И юный Генрих по нескольку раз на неделе бывал в них. У него был абонемент, который достал ему дядя, доктор Гладкий, работавший главным врачом в этих театрах. Мальчик с восторгом слушал Шаляпина, внимал дирижеру Самосуду и многим другим лучшим музыкантам России.

Тогда же в театре встретились два юных меломана, жизни которых позже еще не раз переплетутся самым причудливым образом. Оказалось, что Дима Шостакович и жил по соседству. Мальчики подружились.

«Однажды нам пришлось даже выступать на сцене, – вспоминал позднее Терпиловский. – Правда, еще не в качестве музыкантов. Мы исполняли «Танец мира» – сначала сражались друг с другом на деревянных рапирах, а когда нас разнимали, провозглашали, повернувшись к залу, что лучше мира нет ничего. Много лет спустя, когда Д. Д. Шостакович был уже знаменитым композитором, я напомнил ему этот эпизод из нашего детства. «Вот видите, – рассмеялся он, – нам с вами принадлежит пальма первенства в борьбе за мир».

За этой сдержанной констатацией факта – Шостакович был уже знаменитым композитором – скрывается, в сущности, так много…

В отличие от Дмитрия Дмитриевича, Терпиловский знаменитым не стал: судьба сложилась так, что слишком много сил пришлось положить на то, чтобы не превратиться в «лагерную пыль».

А начинали они оба одинаково ярко, свежо и многообещающе. Сохранился портрет 12-летнего Шостаковича, написанный Борисом Кустодиевым и подаренный им «милому другу Мите». Мальчик в матроске изображен на рисунке с клавиром Шопена. Он уже очень хорошо играл на пианино, а вскоре станет лауреатом международного конкурса. Генрих, по примеру своего друга, также серьезно «засел за пианино». (Интересно, что в том возрасте он также носил матроску.)

Пальма первенства, о которой в шутку говорил Дмитрий Дмитриевич, в самом деле кое в чем принадлежит и его незнаменитому другу детства. Только не в области борьбы за мир. Посудите сами.

Портрет Мити Шостаковича.