Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя

— Майя Михайловна, дорогая, у меня к вам маленькая просьба. Можно я зайду? Вы не возражаете, если со мной будет одна дама. Она ваша бешеная поклонница. И мечтает на вас взглянуть вблизи…

Я соглашаюсь.

Но то уже был обман. Западня. Капкан звериный.

Московская жизнь всегда суетна, поспешна, тороплива. На половину вопросов отвечаешь бездумно, механически. Лишь бы отстали. Некогда. Телефон разрывается, как в справочном бюро железнодорожного вокзала. Звонки в дверь… Вот в такой задерганной обстановке заявился ко мне Таранда с некой молчаливой дамой, мне не представившейся. Никакого восторга, видя меня в домашней обстановке, дама не проявила. Помнится лишь, что в глаза мне впрямую она ни разу не заглянула. Вроде стыдилась чего-то.

Наша троица усаживается за стол в передней. Молчаливая дама скромно умещается на самом краешке стула. Того гляди упадет. Поспешно раскрывает неказистую канцелярскую папку. И указывает заготовленною ручкой место, где я должна поставить свою подпись.

Обаяшка лучезарит свои улыбки за двоих. Нынче в ходу бросаться на человека с объятиями и поцелуями с такой исступленной радостью, словно стоящий супротив полузнакомый субъект — есть и твоя мать, и отец, и сын, и возлюбленный, но в одном лице, — только-только вернувшийся после десятилетней разлуки с заполярной каторги. Такая манера мне всегда была неприятна. Между внятных восторгов и восклицаний я смогла лишь «невнятно» понять, что мне надо что-то подписать. Что подписать? Зачем?

— Майя Михайловна, дорогая моя, балету необходимо помочь. Так все трудно…

— Что подписать? На какой срок?

— На два года только. Можно мы присядем на секунду?..

— А что здесь написано?

— Надо, Майя Михайловна, подписать, очень срочно. Срочно! С этой бумагой мы сможем отхлопотать для «Имперского балета» хорошее помещение. В самом центре Москвы. Бумагу все очень ждут. Подпишите, пожалуйста, — торопит меня Таранда.

Уже держа угодливо предложенное мне пришлой дамой перо, я оглядываю стол. Нет ли очков поблизости? Но знает каждый, как любят прятаться очки от хозяина…

— Что-то бумага больно пространная…

— Ой, Майя Михайловна, вы знаете, как нужно нам хорошее помещение, — убаюкивает, заговаривая мне зубы, Обаяшка.

Капли сладчайшего меда влажнят его непорочный взор.

…Часто доводилось слышать мне театральные препирания актеров, как достовернее сыграть роль Яго в «Отелло». И как смог такой тертый калач, железный полководец Отелло попасться в примитивные силки интригана Яго. А ведь попался мудрый мавр. Придушил свою белокурую возлюбленную. Убедил-таки Яго мавра. Убедил достоверностью взгляда своих непорочных лучистых глаз. Вот таким путем и надо господам актерам лепить образ «честного парня» Яго. А тут на Тверской сидит с шариковой ручкой в московской торопливой суете балерина. Куда мне до умудренного опытом Отелло!..

И я подписываю бумагу. Не прочитав ее. Бумагу подлейшую. Точнее, две змеиные копии.

Пришлая молчаливая дама, «мечтавшая взглянуть на меня вблизи», закрывает свою канцелярскую папку и встает. Дело сделано. Еще гранд-порция кондитерских улыбок Обаяшки. Целый торт. И посетители торопливо удаляются.

Таранда заулыбал и зацеловал меня до одури. Но я верила ему тогда. Верила, что он взаправду любит балет. Что это не притворство. Что балет для него смысл жизни, а не средство верной наживы. Что на обман и подлог он пойти не способен. Что унесенная торопливыми визитерами бумага точно поможет в получении заветного помещения у московских властей. И что она сроком действия на два года, как заверял меня Обаяшка.

Впопыхах не поняла я, что дама с канцелярской папкой была нотариус. Теперь я знаю ее фамилию и даже инициалы — нотариус Уразова Р. Р. Вот какие доблестные стражи закона водятся в столице нашей Родины.

Ну хорошо, не объяснила мне страж закона, кто она такая. Но оригинал подписанной мною бумаги она обязана была вручить мне. Почему она отдала его Таранде? Это, думаю, есть грубейшее нарушение этики своей профессии. Может, не только кондитерские улыбки и объятия Обаяшки подвигли нотариуса на таковой поступок?.. Кто знает… Кто видел…

Змеиную бумагу Таранда и Уразова составляли, верно, долго, очень долго, тщательно, кропотливо, старательно, прилежно, не один день. И срок действия вообще не проставили. Навечно, значит!.. Заверения Обаяшки о двухгодичности их документа были ложью. И нотариус эти клятвы слышала. А все пододвигала, пододвигала мне иезуитскую бумаженцию под руку…

Осуществив свой сатанинский план, стал Обаяшка мало-помалу прекращать общение со мной. Даже телефонное. Обворожительные улыбки провисли в воздухе. Нотариальное сочинение госпожи Уразовой теперь у него в руках. Зачем ему я теперь?

Раньше он не упускал случая первым поздравить меня с днем рождения. С Новым годом. С днем 8 Марта. Голос срывался от паточных пузырей. А теперь телефон от него молчал. Зачем ему я теперь?

Но ставить имя мое в каждой афише, в каждой программе, в каждом анонсе Обаяшка не забывал никогда. Красовалось оно всегда на видном месте, жирно набранное, чтоб за версту в глаза бросалось. Покупайте билеты, почитатели искусств. Приходите. Майя Плисецкая будет.

Что предлагалось публике, я уже давно не ведала. О творческих и гастрольных планах Обаяшка меня более не информировал. О премьерах моей труппы узнавала я с экранов телевизоров. Да из недобрых отзывов о новых постановках: плохо со вкусом, удручающе слабая хореография.

И еще одно важное слово не упустили включить в змеиную бумагу ее авторы. Безвозмездно. Без-воз-мезд-но передает все Плисецкая Обаяшке. Бот она, главная цель всей затеи. Все на благо, дескать, российского балета. А много ли доберется до российского балета сквозь прожорливые пальцы Обаяшки?

Зачастили по Москве слухи, что интересуется он покупкой небольшого отельчика и престижной просторной квартиры. Может, врали люди, завидовали?.

Потом начались сюрпризы. В Финляндии я наткнулась на стайку милых девчушек в желто-лимонных кофточках с буквами на груди «Школа Майи Плисецкой». «Мы учимся у вас в школе», — был дан мне ответ. Затем мой давний приятель сообщил, что его внучка учится в московской балетной «Школе Майи Плисецкой». «Только больно дорого это стоит», — чуть с упреком сказал он мне. Из Интернета друзья перепечатали море моих рекламных фотографий, зазывающих в «Школу Майи Плисецкой».

Потом грянул гром. Землетрясение. Летом 2004 года в моем литовском доме раздался звонок. Звонила неизвестная мне женщина из Японии. Начала она с того, что никак не могла поверить, что я сама взяла трубку:

— Достать ваш номер в Литве мне было чрезвычайно трудно. Ваш официальный представитель Таранда ни за что не желал дать мне его. «Все вопросы только через меня».