Евгений Примаков - Встречи на перекрестках

Наряду с ПРМ был создан Совет евроатлантического сотрудничества. Внешне все выглядело очень пристойно: НАТО создавало политический форум, где и его члены и нечлены могли совместно обсуждать важные для безопасности и стабильности проблемы. Но все эти натовские организации были созданы уже в то время, когда действовали, и небезуспешно, и ОБСЕ, и Совет Европы.

Россия принимала и принимает участие в этих натовских структурах, используя их позитивный потенциал и вместе с тем рассчитывая, что при их универсализации они будут положительно влиять на изменение характера самого НАТО, видоизменяя те функции, ради которых Североатлантический союз был создан в годы холодной войны. Но участие России в ПРМ или в Совете евроатлантического сотрудничества не имело ничего общего с нашим согласием на «натоцентристскую модель» европейской безопасности.

С учетом всех этих идей я обратился к Ельцину с предложением о выступлении министра иностранных дел России на Постоянном совете ОБСЕ в Вене. Это рассматривалось одновременно и как важный предпереговорный шаг по вопросам отношений России с НАТО.

Подобные выступления практиковались многими, но российский министр выступал на этом форуме впервые. Большущий зал с огромным овальным столом, за которым расположились делегации 54 государств, был весьма внушительным. Среди присутствовавших было много знакомых лиц, в том числе из стран СНГ, которые вне зависимости оттого, расположены они в Европе или Азии, стали членами этой уникальной по своему составу организации. Но не скрою, теплые приветствия через стол сменились некоторой внутренней отчужденностью, как только начались выступления. Дело было даже не в их содержании, а в том, что ряд выступавших, зная прекрасно русский язык и даже проработав не один год в советском МИДе, предпочитали говорить в микрофон, стоявший перед каждой делегацией, на ломаном английском или французском. А ведь синхронные переводчики работали на всех шести рабочих языках ОБСЕ, в том числе на русском.

В своем выступлении я сказал, что события в Европе в постконфронтационный период доказывают необходимость нового механизма обеспечения ее безопасности. Тяжесть угроз сместилась с глобального на региональный уровень. За весь послевоенный период, за последнюю половину века, например, в Европе не возникало столь опасных межнациональных, межэтнических и межгосударственных конфликтов, как в последние годы.

Далее я остановился на некоторых чертах модели европейской безопасности, подчеркнув, что должны быть задействованы все международные организации, действующие в этой сфере: ООН, ОБСЕ, Совет Европы, НАТО в совокупности с ПРМ, ЕС, дополненное ЗЕС, СНГ, для чего необходимо проработать вопросы конкретного взаимодействия между ними.

Вместе с тем мы выступаем за то, чтобы центральную функцию новой модели выполняла ОБСЕ, в активе которой богатейший опыт в налаживании диалога по укреплению доверия, развитию общения между противостоявшими друг другу во время холодной войны государствами. Роль стабилизатора международных отношений ОБСЕ выполнила и в период бурных перемен в СССР и Восточной Европе конца 80-х – начала 90-х годов, то есть на начальном драматическом этапе отхода континента от блоковой конфронтации.

И все это не случайно. ОБСЕ – единственная действительно универсальная организация европейских государств. В ней к тому же воплощена и глубокая связь интересов государств Европы и Северной Америки.

Не менее важно, что ОБСЕ – это организация, основанная на принципе консенсуса, гарантирующем права всех входящих в нее государств – больших и малых. Однако, вопреки поверхностным высказываниям некоторых политиков или журналистов, я не предлагал создавать иерархическую систему безопасности во главе с ОБСЕ, которая чуть ли не командует другими организациями, в том числе и НАТО. Системообразующая, координирующая функция ОБСЕ – да, но не командная.

Это выступление состоялось в то время, когда уже вовсю развернулась подготовка к Лиссабонскому саммиту ОБСЕ.

Встреча в верхах в Лиссабоне прошла 2–3 декабря 1996 года. В декларации «О модели общей и всеобъемлющей безопасности для Европы XXI века» говорилось о недопустимости попыток укрепления безопасности одних государств за счет других; об обязательном учете интересов безопасности государств, не входящих в военно-политические союзы, неприемлемости доминирования одной организации государств или группы государств. Лиссабон продемонстрировал, что к голосу России прислушиваются.

Встреча в Лиссабоне позволила начать работу над Хартией европейской безопасности, сопоставимой по значению с Хельсинкским заключительным актом. Вместе с тем уже в Лиссабоне стало ясно, что путь к созданию архитектуры европейской безопасности тернист, а принятие хартии дело нелегкое. Все, кто стоял за идеей расширения НАТО, хорошо осознавали, что они будут тем ближе к своим целям, чем меньше будет сторонников принятия Хартии европейской безопасности.

Но были и существуют другие настроения. Намного позже, 26 июня 1998 года, в Лондоне, где происходила встреча ЕС– Россия по формуле «3+1» [35], я выступил в Чатем-Хаусе (Королевском институте международных отношений). Это было уже не первое мое выступление в этом широко известном в мире исследовательском центре. Поддерживал с ним и с его директором адмиралом Дж. Эберли тесные связи еще в мою бытность руководителем ИМЭМО. У нас остаются дружеские отношения и после его отставки.

Помню, как, приехав на симпозиум в Москву, сэр Джеймс, который в свое время был командующим военно-морскими силами НАТО, сказал мне:

– Хотел бы увидеться с главкомом Чернавиным, но переданная через посольство Великобритании просьба осталась без ответа.

– Я обещаю, что встреча состоится, – сказал я. – С Чернавиным мы вместе были курсантами Бакинского военно-морского подготовительного училища. Я ему позвоню.

Позвонил, и, естественно, адмирал флота Чернавин принял адмирала Эберли. И не просто принял, а на подступах к своей штаб-квартире выставил на всех перекрестках матросов-сигнальщиков, показывающих дорогу, а у здания – почетный караул. Эберли был в восторге.

Я встречался с ним каждый раз и во время моих приездов в Лондон. Как-то он пригласил меня в кафе в неурочный час – было что-то около одиннадцати. Для себя сэр Джеймс заказал джин-тоник.

– Насколько я знаю, вы пьете виски, – сказал я.

– После полудня, – ответил адмирал.

Я был очень рад очередной встрече с ним, особенно тому, что новый директор Чатем-Хауса пошел навстречу его просьбе и сэр Джеймс председательствовал во время моего выступления. В заключение он подчеркнул: