Андрей Достоевский - Воспоминания

Я начал собираться понемногу в свой дальний путь. Но какие сборы для одинокого молодого человека? Скоро новая форма была пошита, и я должен был облечься в нее. Жаль было менять мне свой скромный архитекторский мундир, да и вообще штатское платье на новую форму, которая не понравилась мне с самого начала. И действительно, что хорошего? Мундир однобортный, из темно-зеленого сукна, с фалдочками (в виде фрака) и красным суконным воротником с серебряными вышитыми петлицами, узкие штаны с красным кантом из того же сукна; на голове каска, а на ногах — для каких причин, бог ведает — шпоры. Для полуформы: двубортный сюртук темно-зеленого сукна с красным суконным воротником, шаровары из того же сукна с красным кантом, на голове фуражка с красным околышем, а на ногах те же злосчастные шпоры. Шинель темно-серого сукна военного покроя. Гражданское платье даже и вне служебных занятий носить не полагалось.

Обмундировавшись, я отправился в центральное управление своего нового начальства, то есть в департамент военных поселений, и явился там к вице-директору департамента генералу барону Притвицу, который должен был меня представить к самому директору генералу барону Корфу. Генерал Притвиц был родной брат нашего бывшего директора строительного училища, и я неоднократно виделся с ним у нашего барона, к которому был не раз приглашаем. Таким образом, этот генерал был мне как бы знакомым человеком. Не могу пропустить маленького инцидента, случившегося со мною при явке генералу Притвицу. Когда ему доложили обо мне, то он не пригласил меня в кабинет, а вышел сам в приемную, где я, облаченный в полную парадную новую форму, дожидался его. После нескольких неизбежных вопросов со стороны его и ответов с моей стороны он начал осматривать меня самым инквизиторским взором, и после долговременного осмотра он вдруг обратился ко мне со словами:

— А что, молодой человек, вы не бывали еще на гауптвахте и, вероятно, вам хочется туда попасть?

Признаться сказать, меня как варом обдало такое приветствие. «Вот что значит, — подумал я тогда же, — настоящее-то военное начальство! Еще при первом, так сказать, знакомстве с человеком уже обещают ему гауптвахту!»

— Позвольте доложить, ваше превосходительство, я не знаю, чем навлек на себя ваше неудовольствие?..

— Как не знаете?.. Вы готовились явиться к директору департамента, к главному своему начальнику, а посмотрите-ка на себя, как вы одеты?.. На кого вы похожи?!.

Я начал осматриваться и ничего не находил преступного: шпага был привешена по форме, каску я держал в левой руке тоже по форме, и даже белые замшевые перчатки имелись на левой руке… Я недоумевал.

— А где шпоры?!

Тут я вспомнил, что действительно не запасся шпорами, хотя и знал, что они полагаются, но думал, что они не обязательны.

— Ну, хорошо, что я вас сперва осмотрел, а то быть бы вам на гауптвахте… Извольте, сударь, сейчас же, на извозчике, ехать в гостиный двор и там в угольном магазине Целибеева велите привернуть себе шпоры, и являйтесь возможно скорее обратно. Генерал может выехать из департамента ранее трех часов, и вы можете опоздать к явке.

Департамент, сколько я припоминаю теперь, помещался в конце Литейной или в одной из улиц, прилегающих к концу Литейной. Исполнив приказание генерала Притвица, я через час с небольшим воротился опять в департамент, но уже украшенный шпорами. И, действительно, в скором после этого времени был представлен самому директору департамента генералу барону Корфу. Этот последний долго со мной не возился; после двух-трех вопросов он спросил меня: «Прогонные деньги получили?..» — «Нет еще, ваше превосходительство», — отвечал я. «Почему же?»

Тут ему объяснили какую-то причину, и он, выслушав ее, обратился ко мне опять:

— По получении прогонных извольте тотчас же отправляться к новому месту служения. Прощайте!

Откланявшись обоим генералам-баронам и выйдя из стен департамента военных поселений, я благодаря Богу, более уже ни разу не был в этом департаменте. А за шпоры мне пришлось-таки высидеть несколько часов на гауптвахте в Елисаветграде, как будет видно ниже.

Хотя в департаменте военных поселений я больше и не был, но с новым своим начальством, вице-директором Притвицем мне вскоре же пришлось еще раз встретиться, и встретиться по очень печальному обстоятельству. Дело в том, что директор строительного училища, наш добрый Федор Карлович Притвиц (родной брат нового моего начальника), без всякой предварительной болезни, кажется, скоропостижно скончался 28 августа. Похороны происходили 31 августа, и я, получив приглашение, был на похоронах. Смешно было мне тогда заметить, что брат покойного очень внимательно осматривал меня и часто смотрел на ноги, вероятно, желая убедиться, есть ли на сапогах шпоры. Но я, зная, что на похоронах встречусь с своим новым начальником, был осторожен и одет с соблюдением всей формы.

Сборы мои были покончены, и я дожидался только получения прогонных денег. В это время я очень часто виделся с братом Михаилом Михайловичем, а также и брат Николя часто приходил ко мне. С братом же Федором свидание было тогда еще недоступно, и я так и выехал из Петербурга, не простившись с ним; об окончательной участи его я узнал, бывши уже в Елисаветграде, в январе месяце 1850 года из газет.

Я простился также со всеми своими сослуживцами и знакомыми, все очень сочувственно ко мне относились, и мне очень приятно было видеть такую любовь к себе товарищей.

Но, наконец, и прогонные деньги были получены, и я должен был выезжать из Петербурга. Я взял билет в мальпосте, в том же открытом месте, как и прежде. Точно не помню теперь, когда я выехал из Петербурга, кажется 27 сентября. В день моего отъезда в здание почтамта, откуда отправлялись кареты мальпоста, приехали проводить меня оба брата и товарищ Авилов; я распростился со всеми, уселся в мальпост и при звуке кондукторского рожка выехал из Петербурга, покинув его надолго, долго!

ПЕРЕЕЗД ИЗ ПЕТЕРБУРГА В ЕЛИСАВЕТГРАД. — СЛУЖБА И ЖИЗНЬ ТАМ. — ЖЕНИТЬБА И ПЕРВЫЕ ГОДЫ СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ С ОКТЯБРЯ 1849 ГОДА ПО ИЮЛЬ 1858 ГОДА

Город Елисаветград 46 лет тому назад, т. е. во время моего туда водворения, был очень неважный городок с 15 тысячами жителей, и то сомнительных. Самый внешний вид города был далеко неказист! На так называемой Большой улице, идущей по направлению большой дороги из Кременчуга до моста на реке Ингуле, самой лучшей тогда улице, встречалось несколько деревянных строений, крытых соломой (деревянная лавка купца Ромакченко и проч.) {82} .

Общество города Елисаветграда состояло: а) из военных кавалеристов, служащих в различных полках; б) из военных, числящихся по кавалерии и занимающих различные должности по письменной части; в) из помещиков, живших в Елисаветграде и наезжавших в него из своих деревень и усадеб; эти последние все поголовно были отставные, служившие сперва в местных кавалерийских полках; г) из купцов и прочих городских обывателей; из сей последней категории 5–6 купеческих домов могли быть причислены и действительно причислялись к интеллигенции, все же остальные составляли серую массу, далеко сторонящуюся от общества; д) наконец, самую меньшую, самую, так сказать, забытую и вместе с тем и забитую часть общества составляли гражданские чиновники. И действительно, их было очень немного, не считая, конечно, писцов и канцелярских служителей, которые комплектовались в большинстве случаев из мещан. До десятка докторов и врачей и отставных служащих, тогда еще не носивших эполет и военных погонов, смотритель уездного училища, 5–6 учителей этого же училища, почтмейстер, секретари думы и магистрата, городской архитектор… да больше и не насчитаешь! К этой же категории обывателей можно было отнести и нескольких священников, которые и в тогдашнее время в тех местах (то есть на юге) не чуждались общества и являли собой интересных людей, с которыми можно было приятно побеседовать. Я не отношу, впрочем, к последней категории военных аудиторов, бухгалтеров и прочих служащих в штабах, военном и поселенческом, и число которых тоже очень незначительно.