Владимир Теннов - Моряк с Балтики

Вот так проходил бег для англичанина Дерека Ибботсона. Что касается Куца, то он просто построил свой бег иначе, чем прежде. Англичане приготовились к рывкам, так их не будет. Применим равномерный бег в непосильном для противников темпе. Вначале его преследовали пятеро опытнейших бегунов мира. Темп был так высок, что два сильных стайера — югослав Мугоша и американец Делингер вообще сошли с дистанции.

Первый километр пройден за 2:40,0, второй — 2:46,0, третий — 2:45,0, четвертый -2:46,0 и пятый — 2:42,0. Новый олимпийский рекорд (13:39,6) на 27 секунд превысил рекорд Затопека!

Так Куц «завоевал» Австралию. А кроме него популярными у зрителей стали Л. Спирин, А. Микенас и Б. Юнк, получившие все три медали в спортивной ходьбе, советские спринтеры успешно выступившие в эстафете 4 по 100 метров; Т. Тышкевич и И. Яунземе, победившие в толкании ядра и метании копья. Наконец, свою лепту в эту победу внесли советские стрелки, гребцы, гимнасты, штангисты.

Теперь все местные газеты признали, что русские — это великолепные спортсмены и общительные, доброжелательные, хорошо воспитанные люди.

Но подлинным героем Мельбурна все же оставался Владимир Куц. Ему было доверено нести знамя советской делегации на параде закрытия Олимпийских игр. Газеты не скупились на такие заголовки, как: «Триумф Владимира Куца!», «Русский моряк — кумир мельбурнцев!» — Роджер Баннистер вынужден был изменить свое мнение и после Игр в статье «Куц — кошка, Пири — мышь» писал: «Но Куц не машина. Его ум такой же сильный, как и его тело, и он владеет тактическим искусством. Зрители из всех стран поднялись, чтобы приветствовать Куца при его приближении к финишу. Бегуны, как он, рождаются, а не готовятся по рецепту. Куц остается, как и был до Олимпийских игр, величайшим бегуном в мире…»

Теперь Владимира узнавали на улицах. Считали за честь пожать ему руку. Поздравительные телеграммы он получал не только из Советского Союза, но и из других стран мира. Однофамилец Володи, американский миллионер, сообщил, что он готов оставить свое состояние русскому бегуну, если тот окажется хотя бы дальним его родственником.

Посещение местного оперного театра, где в опере «Дон Жуан» в это время выступали итальянские певцы, превратилось в чествование советского бегуна. После представления публика заставила его выйти на сцену и долго аплодировала ему.

Частные лица, различные организации приглашали Куца и других советских спортсменов к себе в гости. Однако времени до отъезда оставалось немного, и удалось посетить лишь докеров Сиднея, которые очень тепло встретили Куца.

Прощание с Мельбурном состоялось 11 декабря 1956 года. Сотни людей пришли проводить советских спортсменов.

Буксир выводит теплоход «Грузия» из залива в открытое море мимо причалов, паромов, фабричных труб. Суэцкий канал закрыт и «Грузия» берет курс на Владивосток. Нужно пройти два океана и пять морей. А на теплоходе начинается обычная для спортсменов жизнь. На корме на тренажерах крутят педали велосипедисты. Олимпийские чемпионы Игорь Рыбак и Федор Богдановский невдалеке возятся с тяжелой штангой. Пловцы тренируются в бассейне. Борцы, расстелив в специальном помещении маты, отрабатывают приемы, а легкоатлеты отмеряют круги на верхней палубе.

Советский спортсмен, выезжающий в зарубежные страны, — это посланец своей страны. Нередко по его поведению, внешнему облику судят о всех советских людях.

Владимира Куца до сих пор помнят во многих странах мира. Завоевывая своим талантом, честностью и благородством симпатии зрителей, он вызывал у них интерес к своей стране, вносил ценный вклад в укрепление авторитета СССР, в борьбу за мир. Не случайно он был награжден грамотой Всемирного совета мира, в которой есть такие слова: «…за выдающийся вклад в дело укрепления мира и дружбы между народами…»

Особую популярность он завоевал прежде всего как спортсмен. Об этом говорят заголовки многочисленных статей в зарубежной прессе: «Рыцарь беговой дорожки», «С открытым забралом», «Спортсмен честной и открытой тактики». Его рваный бег в Мельбурне отнюдь не противоречил принесшей ему известность тактике смелого лидирования. Это был откровенный вызов противникам.

Он как бы предлагал: «Вы ждете за моей спиной финишной прямой? Хорошо! Но давайте попробуем помериться силами здесь, на середине дистанции. Я предлагаю вам уже сейчас проверить, как у вас будет биться сердце при увеличении скорости бега! Не думайте, что этот рывок дается мне легко. Но я отдаю бегу все свои силы и волю. Попробуйте сделать то же самое и вы!» Однако желающих обычно не находилось.

Корреспонденты французских, английских, немецких, австралийских газет спешили сообщить своим читателям, что Владимир Куц много лет служил на флоте, был и простым моряком и старшиной, и командиром орудия. Это добавляло ему популярности. Ведь в самой профессии моряка столько романтики!

Зададимся вопросом: откуда у простого деревенского паренька эта неистовость в беге, этот всепоглощающий порыв, способность жертвовать собой во имя победы, отдавать до последнего силу своих мускулов, энергию своих нервов? Наконец, откуда это умение продолжать бег, когда другие, почувствовав, что их легким не хватает воздуха, а ноги становятся деревянными, сходят с дистанции? И не потому ли его жизнь в спорте была сравнительно короткой, что он выступал на соревнованиях за гранью, которую не в состоянии преодолеть обыкновенный со средними данными человек?

Я убежден дело здесь в том, что мужание Владимира Куца пришлось на последние военные и первые послевоенные годы. Война опалила его своим горячим дыханием, вызвала к жизни лежащие под спудом силы и возможности. Остальное довершила служба на флоте, в котором мужество — норма поведения. «Черные дьяволы» — так называли наших бойцов в тельняшках солдаты фюрера, и там, где появлялись матросские подразделения, немцы или сдавались в плен, или бежали.

Куц был на фронте недолгое время и совсем молоденьким пареньком. Но он видел горящие деревни, детей, потерявших своих родителей. В годы службы на флоте война еще напоминала ему о себе. То прибивало к скалистому берегу обломки погибших кораблей. То всплывали не уничтоженные тральщиками мины. Война незримо присутствовала и на Пискаревском кладбище в Ленинграде, где, сняв бескозырку и склонив голову, не раз стоял Владимир Куц, вспоминая о тысячах погибших в годы блокады.

А во флотском экипаже он слушал рассказы пожилого старшины, пережившего войну, о том, как во время блокады здесь у ворот собирались мальчишки и девчонки с кастрюльками, мисками и котелками. Они с надеждой, печальными глазами на исхудалых личиках смотрели на матросов, которые строились перед обедом во дворе.