Василий Катанян - Прикосновение к идолам

Разбирая архив Лили Брик, перечитывая письма и перепечатывая всевозможные воспоминания и мемуары, я не раз задавался вопросом — где предел дозволенного? Где предел суждений, которые могут быть доверены бумаге, а тем самым каждому, кто прочтет запись? Опубликованные, они начнут самостоятельную жизнь, их смогут прочесть люди, предрасположенные увидеть в задушевном признании то, что захотят увидеть. И они раскрасят факт несуществующими подробностями, перетолкуют его и расскажут о нем с возмущением, в которое сами же и поверят. На протяжении долгих лет многие пытались разгадать мотивы поведения ЛЮ, объяснить логику ее поступков и суждений. Не избегаю таких попыток и я, но помня завет Владимира Набокова: «Не будь чересчур доверчив, узнавая о прошлом из уст настоящего. Остерегайся и честнейшего из посредников. Помни, все рассказанное тебе, в действительности трояко: скроено рассказчиком, перекроено слушателем и скрыто от обоих мертвым героем рассказа».

Лили Юрьевна была замужем четыре раза. И каждое замужество всегда вызывало шок и у ее родных, и у родственников мужей. Когда ЛЮ рассталась с Бриком и сошлась с Маяковским, родные Владимира Владимировича тяжело переживали ситуацию, которую не в состоянии были ни понять, ни принять. Но время сделало свое дело — семейные отношения наладились и, в общем, продолжались еще лет десять после смерти Поэта. Затем его мать и сестры отринули от себя Лилю Юрьевну. А старшая сестра Людмила Владимировна до конца своих дней была злейшим ее врагом.

Родные же Брика всегда очень любили ЛЮ, дружили с нею, и все дальнейшие ее отношения с их сыном приняли как данность. Она обожала мать Осипа Максимовича, всех его родных и помогала им до конца их дней.

«Я всегда любила одного, — говорила ЛЮ. — Одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю». Но прежней любви к человеку, которого уже нет на свете, она не утрачивала. Недаром Маяковский в разговоре с нею заметил: «Ты не женщина, ты — исключение».

Она была хороша собой, соблазнительна, знала секреты обольщения, умела заинтересовать разговором, восхитительно одевалась, была умна, знаменита и независима. Если ей нравился мужчина и она хотела завести с ним роман — особого труда для нее это не представляло. Она была максималистка, и в достижении цели ничто не могло остановить ее. И не останавливало. Что же касалось моральных сентенций…

«Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают, — говорила она. — И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Например, курить или ездить, куда вздумается. Ну а остальное сделают хорошая обувь и шелковое десу».

Семейное положение «объекта» или его отношения с другими женщинами не служили для нее преградой — она всегда добивалась успеха. Лишь раз произошла осечка — это был Всеволод Пудовкин. Он не желал перейти границ дружеских отношений, что сильно задело Лилю Юрьевну. Маяковский был в отъезде. Когда же она рассказала ему об этом, «он как-то дернулся и вышел из комнаты», — писала ЛЮ.

Нетрудно представить, какое страданье причинило ему это откровение. Нетрудно представить, о чем он подумал, выйдя из комнаты: «Вот пред тобой мое сердце, полное любви, открытое тебе… Вот пред тобой я, готовый для тебя на все… Зачем же ты…»

Но ЛЮ — в отличие от него — ловилась «на прохожей паре чувств», хотя обставляла романы респектабельно, красиво рисовала их в глазах окружающих, утверждая, что так и должно быть — и только так! Она никогда не делала из своих связей тайны.

«Знал ли Маяковский о ваших романах?

— Знал.

— Как он реагировал?

— Молчал», — слышен ее ответ на магнитофонной ленте.

В конце двадцатых ЛЮ увлеклась красивым киргизом экзотической внешности, звали его Юсуп Абдрахманов. Это был видный государственный деятель Киргизии, впоследствии сгинувший в годы террора. В Москве познакомился с Маяковским, а через него с ЛЮ. Она с ним ездила в Ленинград, показывала город, они гуляли по окрестностям, на островах. Юсуп был среди гостей на юбилее Маяковского в Гендриковом, единственным чужеродным среди своих. Маяковский старался не видеть, что ЛЮ сидела с ним рядом на банкетке и, взяв его трубку, тщательно вытерла черенок и затянулась.

А до этого у ЛЮ вспыхнул роман со Львом Кулешовым. Это был талантливый кинорежиссер, известный новатор, лефовец. Связь доставляла много горечи и Маяковскому, и Александре Хохловой, его жене, известной киноактрисе. ЛЮ мне говорила, что «Шуру остановили на пороге самоубийства, буквально поймали за руку. Из-за чего?» Она пожала плечами, считая, что жены тех, кому она отвечала благосклонностью, не имели права ревновать. Ее раздражала столь трагическая реакция оставленной жены, она хотела по-прежнему с нею дружить, вместе проводить время, «пить чай», чтобы не было никаких неприятностей. Когда же роман кончился, все вернулось на круги своя и проводили время, и ходили в гости, и дружили всю оставшуюся жизнь. «Так разве я была не права?» — спрашивала ЛЮ.

Что тут скажешь? Подобное ЛЮ внушала и Яншину. В 1962 году она мне сказала: «Когда молоденький Михаил Михайлович бросился ко мне за помощью, чтобы отвадить Володю от Норы Полонской, я посоветовала ему закрыть глаза на их отношения, ведь там ничего серьезного не было. Это скоро кончилось бы, как кончилось с Наташей и с Татьяной. Но если бы Яншин ушел от Норы, то были бы две разбитые жизни — его и ее. А так — мы вместе встречались, играли в карты, ездили на скачки…»

Но жизни все же оказались разбиты, хотя «там ничего серьезного не было». КуДа уж серьезнее — после выстрела Маяковского Яншин ушел от Полонской.

Романы Лили Юрьевны! Ее раскованное поведение и вольные взгляды порождали массу слухов и домыслов, которые передавались из уст в уста и, помноженные на зависть, оседали на страницах полувоспоминаний. Даже в далекой Японии писали: «Если эта женщина вызывала к себе такую любовь, ненависть и зависть — она не зря прожила свою жизнь».

Известно, как трудно разрушить «свято сбереженную сплетню», слух тянется, тянется, подобно золотой цепочке Александрии, якобы найденной в постели Пушкина. Однажды придуманное тщетно пытаться опровергнуть фактическими справками, сопоставлениями дат или ссылками на свидетельства даже самих «действующих лиц». Пустое! Как судачили, так и будут судачить, печатать в журналах, а теперь и комментировать по телевидению. Вспомните сказки про Лику Мизинову и Чехова, Инессу Арманд и Ленина, Ахматову и Блока…

К числу таких выдумок относится и роман Лили Брик с Яковом Аграновым. В 20-х годах он заведовал секретно-политическим отделом ОГПУ. Агранов с женой Валей и дочкой Норочкой бывали частыми гостями в Гендриковом переулке. Он был в хороших отношениях со всеми тремя хозяевами. Вообще, как известно, Лиля Юрьевна своих романов не скрывала, но об этой ее «связи» никогда не было речи с ее стороны. Наоборот, она всегда говорила, что это неправда. «Я не слышала, чтобы наши имена как-то связывали, — говорила она. — Это появилось позже, после того, как Агранова расстреляли. Но вообще стоило мне приветливо поговорить с мужчиной или, наоборот, отринуть его, как тут же появлялось сочинение на тему «Лиля Брик и NN» и шло по городу, обрастая подробностями».