Мечислав Яструн - Мицкевич
- Название:Мицкевич
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Молодая гвардия
- Год:1963
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Мечислав Яструн - Мицкевич краткое содержание
Книга о великом польском писателе Адаме Мицкевиче
Мицкевич - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Говори потише. Потише говори, тебя могут услышать.
— Пан Адам покуривает свою трубку и ничего не принимает слишком близко к сердцу. Я его знаю. Попробуй сказать ему что-нибудь, чего он не одобряет, и он сразу набросится на тебя с отчаянным пылом. Говорят, что он не выносит Словацкого.
— Говорят, что Словацкий — безумно надменный господин, что иронии у него хватит на всю публику, которая его, впрочем, не читает.
— Что ты говоришь? Наши соловьи распевают так громко, что ничегошеньки не слышат.
— Зачем Эустахий свел их? Ведь и он терпеть не может пения, даже соловьиного.
— Ты не любишь поэзии Словацкого?
— Говорят, что не стоит читать.
— Не стоит, ибо понять невозможно. Такой уж он поэт. Не национальный. Вот, например, «Балладина», трагедия. Действие происходит якобы в Польше, а написано так, как будто бы англичанин, или итальянец, или француз написал. Не язык, а какое-то чириканье! Не шляхетский слог.
— Не шляхетский! Этого вам достаточно. Шляхта не понимает! Но что понимает ваша шляхта? Полагаю, что не так уж много!
— Говори потише, ты же в приличном обществе.
В другом углу салона шел еще более бестолковый разговор.
— Отчим его, доктор Бекю, знаете… а сын…
— Правда ли, что Гуровский признает такое революционное правило, что каждый, кому больше сорока лет и кто имеет известные доходы, в этом их республиканском государстве будет отправлен на эшафот? Я слышал, как Гжимала грозился…
— Береги свою голову, Щавель, ведь тебе уже, вероятно, за сорок. Не пей нынче, воздержись.
— Когда же, наконец, подадут ужин?
— По мне, так главное дело — вино.
— Чего это они так разорались?
— Старому Немцевичу, когда он как-то на днях рассказывал нам о четырехлетием сейме [175] «Четырехлетний сейм» — сейм Речи Посполитой 1788–1792 годов утвердивший ряд важных политических реформ, принявший конституцию 3 Мая 1791 года.
и о пане Костюшке, вино так в седую голову ударило, что он проговорил четыре часа не переводя дыхания.
— Ну, это ты невесть чего несешь! Ведь старик до того размяк от вина, что не дошел даже до середины рассказа.
— Скучный он, хоть и весьма почтенный.
— Сколько ему лет, Урсыну?
— Браво, Щепановский [176] Станислав Щепановский (1814–1879) — популярный гитарист.
, браво!
— Знаете, он был бы первым в Польше гитаристом, а в Париже не знает, куда сунуться.
— Тише, господа!
Раздвинулся занавес, послышались рукоплескания, и гости увидели месяц, всходящий над деревьями, в тишине, в мертвой тишине — ведь уснули даже псы. Юные влюбленные, имена которых звучали на латинский лад, чуждый этим простым краям и сельским нравам, выходят еще раз, чтобы повторить, как в водевиле, свою старую драму. Из гитарного перебора внезапно вытянулась ветка явора, и показалось вдруг, что музыкант насадил лес посреди зала, — пахнуло листвой и малиной. Гости услышали с детства знакомые стихи:
Лучше корзинку повешу я рядом,
Здесь на ветвях, близ веночка.
Утром он к явору выйдет со стадом:
То-то потешу дружочка!
Нет! Он изменник! Обнял Дориду.
Как поцелуи их жарки!
Чем отомщу я ему за обиду?
Спрячу-ка эти подарки…
Как ты запальчива и тороплива!
Ты уж прости мне, Лаура,
И не карай меня несправедливо.
Что же ты смотришь так хмуро?!
Влюбленные приближаются друг к другу, сплетают руки, сливают уста в нежном лобзании. Коротка летняя ночь, поют вторые петухи, заря всходит над бором, меркнет луна.
Ниспадают театральные наряды, прерывается бренчание гитары, раздается стук отодвигаемых кресел.
— Ты спрашиваешь, сколько Урсыну лет? Право, не знаю, но вспомни, что это он привез возлюбленного Юстины в Варшаву, ко двору его королевского величества Станислава Августа. Эту Лауру или Юстину на самом деле звали Августой Брёссель.
Но в этот миг Щепановский увлекал уже своей гитарой вдаль, к иным временам и деяниям. Звуки «Мазурки» Домбровского раздались в полной тишине столь ясно и отчетливо, что присутствующие воочию узрели то, о чем любой из них втайне мечтал: польское войско. Казалось, будто гитарист, терзая струны своего невзрачного инструмента, сорвал какой-то заслон с сотен верст пространства, отделяющего их от этого зрелища.
Все оцепенели, оцепенел каждый в своих воспоминаниях, будто в молитве или в грезах о будущем, которые внезапно вырвались на волю и облеклись в мимолетные и незримые формы… Отзвуки мазурки еще дрожали в воздухе, когда в группе молодых людей, стоящих в сторонке у окна, за которым на фоне ночного неба видны были ветви дерева, кто-то шепотом кончал рассказывать:
— Конарский [177] Шимон Конарский (1808–1839) — выдающийся польский революционер, участник восстания 1830–1831 годов, деятель демократической эмиграции, организатор подпольного «Содружества польского народа». Был арестован царскими властями и расстрелян в Вильно.
первым выскочил из саней, звенел кандалами, когда шел по снегу. Смелыми шагами приблизился к штабу, поздоровался со своими палачами. Кветницкий подал ему руку. Все молчали. Некоторые плакали. У одного лишь Конарского лицо было светлое, умиротворенное, ясный взор. Казалось, что он идет не на место казни, казалось, что это только этап, откуда его отправят на свободу. Я не мог дольше смотреть. Убежал. Не видел, что случилось потом.
Кто-то спросил:
— Так Конарского расстреляли?
В этот миг Щепановский перестал играть, раздались громкие возгласы «браво».
Каштелян [178] Каштелян — придворная должность в феодальной Речи Посполитой, затем почетный шляхетский титул.
Людвик Плятер пригласил собравшихся к ужину, за столом рассаживались с охотой, ибо успели проголодаться. Все совершалось в большом порядке, каждый занял заранее предназначенное ему место, каждый прочел свою фамилию на карточке рядом с салфеткой.
За ужином председательствовал Людвик Плятер. Когда были подняты первые тосты и осушены первые бокалы, настроение у всех поднялось, все стали красноречивы до чрезвычайности, одни — чрезмерно предупредительны, другие — чрезмерно фамильярны.
Их сковывало, однако, присутствие Мицкевича. Нынче был его день рождения.
А вчера был сочельник, который там уже по счету — на чужбине, вдали от родных очагов, к которым им никогда уже не суждено вернуться. Гостей радовало, что нынче, в первый день праздника, они могут быть вместе; гости надеялись, что печали и горести они утопят в вине, а вина было вдоволь, и все с признательностью это приняли.
Провозглашая тосты, осушая бокалы и старательно жуя, они не переставали разговаривать: некоторые — громко, даже слишком громко, почти громогласно, другие — шепотом, отдавая должное серьезности трапезы.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: