Вениамин Каверин - Литератор

говоря о «быте», я был очень далек от мысли конфирмировать литературу Пильняка и К°, хотя сам и являюсь «бытовиком». Но я ведь хорошо и всюду вижу, что эта школа, во всех ее разветвлениях, сделала свое дело и давно уже не имеет сил питать как духовные запросы художника, так равно — я надеюсь — и духовные интересы читателя. Должна отмереть и «словотворческая» литература Ремизова, тоже сыгравшая свою, очень значительную роль, обогатив русский словарь, сделав язык наш более гибким, живым.

Но я думаю, что «быт» нужно рассматривать как фон, на котором вы пишете картину, и, отчасти, как материал, с которым вы обращаетесь совершенно свободно. Нужно также помнить, что быт становится все более быстро текучим и что быт XIX века уже не существует для художника, если он не пишет исторический роман. Для художника вообще не существует каких-либо устойчивых форм, и художник не ищет «истин», он их сам создает. Ведь и у вас игра в ландскнехт — черта бытовая, но, вообразите, что карты тоже играют людьми, играющими в карты, и вы тотчас же вышли за черту реального быта, вообразите человека, который реально — вполне одинок и одиночество понуждает его создать себе сложную «бытовую» обстановку силою только фантазии своей. Создал и — верит реальности создания своего — понимаете?

Этот человек — вы, это — художник. Это очень хороший «герой» в то же время. Все, что написал Л. Толстой, он написал о себе, так же, как Пушкин, Шекспир, так же, как Гёте.

Вам особенно не следует бояться быта и нет нужды отрицать его, ибо у вас есть все задатки для того, чтоб легко превратить тяжелое «бытовое» в прекрасную фантазию. В конце концов — все великолепные храмы наши создаются нами из грязной земли.

В заключение: я думаю, что пришла пора немножко и дружески посмеяться над людьми и над хаосом, устроенным ими на том месте, где давно бы пора играть легкой и веселой жизни. Мы достаточно умны для того, чтоб жить лучше, чем живем, и достаточно много страдали, чтоб иметь право смеяться над собой.

Мне все кажется, что вы — из тех, кто должен хорошо понимать это. Несмотря на вашу молодость, которая, впрочем, никогда не порок. Будьте здоровы, дорогой Каверин.

15.1.24

Ходасевич посылает вам привет, Берберова [72] Нина Николаевна Берберова — поэтесса, жена В. Ф. Ходасевича. — тоже.

Горький — Каверину

Рассказы присылайте: теперь «Беседа» допущена в Россию, и гонорар будет издателем увеличен. Разумеется, что рассказы, которые пойдут в «Беседе», уже нельзя печатать в других периодических изданиях.

Да, Лунца страшно жалко [73] Л. Н. Лунц умер 8 мая 1924 г. в возрасте 23 лет в Гамбурге. . В 5-й книге «Беседы» будет напечатана его последняя пьеса. Необходимо собрать и издать все, написанное им [74] Пьеса — «Город Правды». Сборник Лунца составлен, но до сих пор не издан. .

Для того, чтоб мне писать о нем [75] Горький М. Памяти Л. Лунца. — «Беседа», 1924, № 5. , я должен иметь пред собою его вещи — не можете ли вы прислать мне «Бертрана», «Обезьян» [76] «Обезьяны идут», пьеса. — «Веселый альманах», Пг., «Круг» (б. д.). , «Вне закона» [77] «Вне закона». Трагедия в 5 действиях и 7 актах. — «Беседа», 1923, № 1. .

Буду очень благодарен.

Всего доброго, тороплюсь отправить письмо.

21. VI.24. Sorrento

Каверин — Горькому

22/VI— 24

Дорогой и многоуважаемый

Алексей Максимович!

<���…>Я уже влез с головой в мой роман [78] «Конец хазы». (роман ли?) и пишу с утра до вечера.

«Бочка» моя наконец выкатилась в свет (не вспомню, писал ли я вам об этом рассказе), и я жду отзывов — разумеется, ругательных. Здесь насчет новой литературы — тихо. Серапионы разъехались на лето; за последнее время никто не писал ничего нового — кроме Тихонова, который работает неустанно, и Федина, который медленно, раздумчиво, осторожно кончает «Города и годы».

Все другие — молчат (это еще хорошо) или пишут хуже, чем писали (Никитин, который совсем выдохся на своем материале, и Иванов, который начал терять себя на чужом [79] В то время В. В. Иванов писал вместе с В. Б. Шкловским авантюрный роман о химической войне — «Иприт». ).

Из новых журналов — «Русский современник» [80] «Русский современник» — литературный журнал, выходивший в 1924 г., как значилось на титульном листе, — «при ближайшем участии Горького, Евг. Замятина, А. Н. Тихонова, К. Чуковского, Абр. Эфроса». В журнале печатались: Н. Асеев, С. Есенин, В. Каверин, Л. Леонов, Б. Пастернак, А. Толстой, К. Федин и др. , известный вам, — и больше, кажется, ничего. Здесь Шкловский; он много пишет, еще больше печатает и единственный из русских писателей приезжает в Питер за деньгами. «Сентиментальное путешествие» [81] Шкловский В. Сентиментальное путешествие. Воспоминания 1918–1923 гг. Л., «Атеней», 1924. наконец здесь выходит.

Я посылал вам оттиск «Бочки» — не знаю, получили ли вы (я как-то перепутал адрес).

Когда будет готов роман — непременно и в первую голову пошлю его вам, дорогой Алексей Максимович!

Больше никому не верю — никто про самого себя не знает, как пишет и что делает.

Все как-то потеряли свою дорогу — пишут по инерции и без прямой к тому необходимости. Русскую книгу становится трудно читать — это, по-моему, перед чем-то новым.

Будем ждать и работать (и барахтаться — без барахтания — ничего не выйдет).

Ну, всего доброго и сердечный привет.

Каверин — Горькому

Дорогой Алексей Максимович, спасибо вам за добрый отзыв о моей книге [82] Каверин В. Барон Брамбеус. История Осипа Сенковского, журналиста, редактора «Библиотеки для чтения». Л., «Изд-во писателей в Ленинграде», 1929. — Письмо Горького см. на с. 64 этой книги ( от 3.VII.29, глава «Как я защищал диссертацию» ). . Он догнал меня уже в Ессентуках, вот почему я тотчас же вам не ответил. Вы немного огорчили меня, написав, что «барон Брамбеус» — это работа беллетриста. Я все же надеюсь, что моя беллетристика не помешала науке; если бы книга была построена иначе и написана по-другому — выводы ее и основные тезисы нисколько бы не изменились. Мне легче было писать так, но принялся я за дело только тогда, когда убедился, что стиль книги не мешает ее достоверности исторической и историко-литературной.

Может быть, вы и правы, утверждая, что я несколько сузил фигуру Брамбеуса, рассмотрев его преимущественно со стороны его журнальной работы. Но именно эта сторона, являющаяся богатым материалом для изучения 30-х годов, и была обойдена или искажена традиционной историей литературы.

Спасибо вам за сердечное ко мне отношение. Разумеется, я вовсе не собираюсь менять беллетристику на науку. Но наступает подчас такое время, когда устаешь от постоянных размышлений над прозой, неизменно приводящих к тому, что все, что написано, написано не так и все надо начинать сначала. Тогда наука начинает казаться делом более высоким и достойным, чем литература с ее тактикой, политикой и возней мелких честолюбий.