Саймон Монтефиоре - Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

После поездки по регионам Серго Орджоникидзе и Клим Ворошилов тоже отправились отдыхать. Они приехали в Сочи к Сталину. Андрей Жданов в это время инспектировал Сталинград. С берегов Волги он написал еще одно громадное послание на тринадцати страницах. «Кое-кого из местных рабочих следует отдать под суд», – бравируя жесткостью, сообщал Жданов.

31 октября Сталин вернулся в Москву. Сразу после возвращения он снова захотел увидеться с Кировым. Руководитель колыбели революции выступал против предложения вождя об отмене карточек на хлеб, благодаря которым ему и удавалось кормить огромный город. Кирова в этом вопросе поддержал Куйбышев.

3 ноября Мария Сванидзе записала в дневник, что Сталин приехал к ним домой с Кагановичем и ужасно располневшим Ждановым. Вождь позвонил недовольному Кирову и пригласил его в Москву «защищать интересы Ленинграда». Затем передал трубку Кагановичу. Железный Лазарь и уговорил Кирова приехать в столицу. Мария считала, что Сталин ничего не хотел обсуждать с Кировым. На самом деле, думала она, он хотел сходить с ним в парную и, как всегда, «подурачиться».

Через несколько дней Киров отправился со Сталиным и Василием в Зубалово. Светлана устроила для них кукольное представление. После спектакля взрослые перешли в бильярдную. Хрущев был свидетелем обмена резкими словами между Сталиным и Кировым. Хрущева шокировало то, как неуважительно вел себя вождь по отношению к другому члену партии. От Сванидзе не укрылось, что Сталин пребывал в тот вечер в плохом настроении. Киров вернулся в Ленинград с плохими предчувствиями. Он очень хотел обсудить неприятности с Орджоникидзе.

7 ноября состоялось новое проявление оттепели. На дипломатическом приеме в Андреевском зале, который проводили Сталин, Калинин и Ворошилов, вместо привычного военного оркестра, ко всеобщему изумлению, играл джазовый ансамбль Антонина Циглера. Дикий свинг казался совсем не к месту на дипломатическом приеме. Никто не мог понять, что делать: танцевать или стоять и слушать. Колебания рассеял Климент Ефремович Ворошилов, который брал танцевальные уроки в джазовом кабаре. Бывший кавалерист начал очень серьезно плясать фокстрот со своей женой, Екатериной Давидовной.

25 ноября Сергей Киров приехал в Москву на пленум ЦК. Он очень надеялся посоветоваться с Орджоникидзе, но Серго на пленуме отсутствовал. В начале ноября он с Берией был в Баку. Неожиданно Орджоникидзе стало плохо после ужина. Лаврентий Берия отвез Серго на поезде обратно в Тифлис. После парада 7 ноября Орджоникидзе опять стало плохо. У него открылось внутреннее кровотечение, потом случился сильный сердечный приступ. По постановлению политбюро в Тифлис из Москвы приехали три доктора, но они не смогли поставить диагноз и не раскрыли причину таинственного недомогания. Несмотря на плохое самочувствие, Серго хотел вернуться в Москву, чтобы участвовать в работе пленума. Но Сталин твердо велел ему выполнять все указания врачей и не приезжать в столицу до 26 ноября. «Ты должен относиться к своей болезни серьезно. Привет. Сталин».

Когда поблизости находился Лаврентий Павлович Берия, крайне глупо относиться несерьезно к любому недомоганию, пусть и к самому легкому. Возможно, Сталин хотел помешать встрече старых друзей, Кирова и Орджоникидзе, на пленуме. Берия, не так давно предлагавший вождю услуги своего топора, конечно, не мог не заметить, что тот все больше разочаровывается в Серго.

Лаврентий Берия отлично разбирался в ядах. В НКВД к тому времени уже активно действовал сверхзасекреченный отряд врачей-отравителей под руководством доктора Григория Майрановского. Но Лаврентий Павлович в таких делах явно не нуждался в чужой помощи. Именно он ввел при дворе Сталина методы, при помощи которых любили избавляться от врагов Борджии. Впрочем, Сталин и сам неоднократно размышлял об ядах, читая исторические книги о персидских шахах XVIII века. Убийства при помощи отравления пользовались тогда при персидском дворе особой популярностью. Во время одного из заседаний политбюро вождь, явно думая о чем-то своем, написал в блокноте: «Яд, яд, Надир-шах».

Пленум закончился, 28 ноября Киров возвращался в Ленинград на «Красной стреле». Сталин проводил его на вокзал, зашел в вагон и обнял на прощание. Уже на следующий день Сергей Миронович вышел на работу. 1 декабря он какое-то время работал дома над речью, потом надел рабочую фуражку, плащ и отправился пешком на работу. В огромное неоклассическое здание Смольного, где сейчас располагался Ленинградский обком, а до революции учились благородные девицы, Киров вошел через главный вход. В 16.30 в сопровождении телохранителя Борисова он начал подниматься по широкой лестнице к расположенному на третьем этаже кабинету. Борисов отстал. Возможно, он просто не мог угнаться за шефом, но не исключено, что его зачем-то задержали московские чекисты, которые непонятно откуда появились у входа.

Поднявшись на третий этаж, Киров повернул направо и быстро пошел по коридору. Он не обратил внимания на темноволосового молодого мужчину, Леонида Николаева. Тот сначала прижался к стене, чтобы пропустить Кирова, а потом двинулся за ним. На ходу он достал наган, догнал Кирова и с расстояния не больше метра выстрелил ему в затылок. Сергей Миронович упал. Пуля пробила голову и фуражку. Потом Николаев прицелился в себя и спустил курок. Совершить самоубийство ему помешал работавший поблизости электрик. Он сбил убийцу с ног. Вторая пуля угодила в потолок. В это время прибежал Борисов. Он хрипло дышал и сжимал в руке револьвер. Сергей Киров лежал лицом вниз. Его голова была повернута направо, козырек фуражки касался пола. Киров продолжал держать в руке портфель. Он до самого конца остался большевистским трудоголиком.

Затем началась неразбериха. Смольный заполнила милиция. Свидетели описывали убийство по-разному. Они не могли сойтись даже об относительно местоположения оружия. Одни утверждали, что наган лежал на полу, другие видели его в руке убийцы.

В воздухе во время страшных событий часто повисает какой-то особый запах. Убийство Кирова не было исключением. Убитый лежал рядом с потерявшим сознание Николаевым. Росляков, друг Кирова, опустился около него на колено, приподнял голову и прошептал: «Киров… Мироныч…» Кирова понесли в конференц-зал. Росляков аккуратно поддерживал болтающуюся голову друга. Из раны сочилась кровь. Она оставляла след на полу коридора, словно священный символ героизма настоящего большевика. Кто-то ослабил Кирову ремень и расстегнул воротник. В Смольный приехал шеф ленинградского НКВД Медведь, но в дверях его остановили московские чекисты.

Затем на место преступления приехали три доктора, в том числе и Джанелидзе. Они осмотрели Кирова, признали его мертвым, но, несмотря на это, почти до 17.45 продолжали делать ему искусственное дыхание. Врачи в тоталитарных государствах дрожат от страха, когда умирают высокопоставленные пациенты. И у них имеются веские основания.