Саймон Монтефиоре - Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти

Судьи удалились для вынесения вердикта. Конечно, никакого обсуждения не было и в помине. Приговор был известен давно. В 14.30 судьи вернулись в зал. Все подсудимые были приговорены к расстрелу. Один из несчастных, выслушав смертный приговор, закричал: «Да здравствует дело Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина!»

Вернувшись в тюрьму, перепуганные «террористы» вспомнили про обещание Сталина не расстреливать их и подали апелляцию. Они просили сохранить им жизнь. Зиновьев и Каменев в своих камерах с тревогой ждали ответа. В 20.48 в солнечный Сочи, где в то время отдыхал вождь, пришла очередная правительственная телеграмма. Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов и Ежов сообщали, что осужденные подали апелляцию с просьбой о помиловании. «Политбюро предлагает отклонить апелляцию, – писали партийные руководители, – и этой же ночью привести приговор в исполнение». Сталин не ответил. Может, он упивался долгожданной местью. Может, ужинал и не хотел отрываться от еды. Конечно, он прекрасно понимал, что казнь двух ближайших товарищей Ленина означала гигантский шаг по направлению к его следующей колоссальной авантюре. Иосиф Виссарионович уже тогда, конечно, намечал развязать террор против самой партии, устроить кровавую резню, в которой погибнут даже его друзья и члены семьи. Сталин выжидал три долгих часа.

За несколько минут до полуночи Сталин отправил в Москву короткую телеграмму. Она состояла всего из одного слова. «Хорошо», – ответил он на предложение соратников отклонить апелляцию приговоренных к смертной казни преступников. Менее чем через час во двор тюрьмы Лубянки въехали несколько машин. В них сидели партийные руководители. Они должны были присутствовать на расстрелах Зиновьева и его товарищей.

Каменев держался достойно. Зиновьев же, напротив, был охвачен паникой. Главных «террористов» вывели из камер. Ежова и Ягоду сопровождал бывший парикмахер Карл Паукер. По должности на расстрелах важных преступников должен был присутствовать Андрей Вышинский, но он, говорят, очень боялся крови и обычно присылал вместо себя одного из своих главных следователей, Льва Шейнина. Анастас Микоян написал в мемуарах, что Ворошилов представлял политбюро.

Сталин никогда не присутствовал при пытках или казнях. Правда, в детстве он однажды видел, как на виселицу вздернули преступника. И конечно же, вождь был очевидцем расстрелов в Царицыне. Он уважал своих палачей. Расстрелы официально назывались «высшей мерой наказания». Большие любители сокращений, большевики называли их ВМН или просто «вышкой». Сам вождь обозначал приведение смертных приговоров в исполнение как «черную работу» и относился к ней как к выполнению приказа партии. Главным мастером по «черной работе» при Сталине считался Блохин, сварливый чекист с решительным лицом и зачесанными назад черными волосами; ему было за сорок. Он стал одним из наиболее «плодовитых» палачей двадцатого столетия. Иногда, чтобы не запачкать форму, Блохин надевал на расстрелы кожаный фартук мясника. Несмотря на то что это чудовище собственноручно расправилось с тысячами заключенных, его имя мало известно историкам. В театре при сталинском дворе Блохин всегда находился за кулисами. Но он все время был поблизости, готовый выполнить партийный приказ.

Зиновьев выкрикнул, что это фашистский заговор.

– Товарищи, я вас очень прошу, бога ради, позвоните Иосифу Виссарионовичу! – умолял он палачей. – Иосиф Виссарионович обещал сохранить нам жизнь!

Некоторые свидетели утверждают, что Зиновьев ползал перед чекистами на коленях и целовал им сапоги.

Каменев сказал:

– Мы заслужили смерть, потому что недостойно вели себя на процессе.

Он велел Зиновьеву взять себя в руки и умереть достойно. Зиновьев продолжал кричать. Лейтенанту НКВД пришлось застрелить его в расположенной поблизости камере. Обоих убили выстрелами в затылок.

Расплющенные пули извлекли из черепов, очистили от крови, сероватого мозгового вещества и вручили Ягоде. Вполне возможно, к наркому они попали еще теплыми. Неудивительно, что Вышинский предпочитал не посещать расстрелы и присылал вместо себя другого человека. Генрих Ягода написал на пулях «Зиновьев» и «Каменев». Он хранил эти страшные, но священные реликвии дома в своей знаменитой коллекции эротики и женских чулок. Тела расстрелянных кремировали.

Сталина всегда больше всего интересовало, как враги вели себя в последние мгновения жизни. Он наслаждался их унижением и уничтожением. «Человек физически может быть храбрым, но политически – трусом», – любил говорить Иосиф Виссарионович. Через несколько недель после расстрела Каменева и Зиновьева на торжественном банкете в честь основания ЧК Карл Паукер, который не только охранял Сталина, но и смешил его шутовскими выходками, изобразил в лицах расстрел Зиновьева и его мольбы о пощаде. Под громкий смех вождя и Ежова двое чекистов, изображавших охранников, втащили в комнату полненького Паукера с выбритой макушкой и в корсете. «Бога ради, позвоните Сталину!» – закричал он, как Зиновьев, потом решил прибавить кое-что от себя. Паукер, еврей по национальности, славился умением рассказывать еврейские анекдоты. При этом он говорил с еврейским акцентом, проглатывая «р» и постоянно кланяясь. Сейчас он решил объединить эти два приема. Бывший парикмахер упал на колени и, подняв руки вверх, закричал: «Услышь, о Израиль! Господь – наш Бог, и он един». Сталина представление развеселило. Он так долго хохотал, что Паукеру пришлось повторить номер. Когда вождю стало плохо от смеха, он махнул рукой и велел Паукеру замолчать.

Николай Бухарин в это время покорял вершины на Памире. Прочитав в газетах, что его имя упоминалось на процессе Зиновьева, он тут же вернулся в Москву. Раньше казалось, что ему простили старые грехи. Он стал главным редактором «Известий», вошел в партийную элиту и часто встречался со Сталиным. В 1935 году на банкете Иосиф Виссарионович даже громко произнес тост в его честь: «Давайте выпьем за Николая Ивановича Бухарина! Мы все любим Бухарчика. Кто старое помянет, тому глаз вон!» Трудно сказать, что заставляло Сталина продолжать играть в кошки-мышки с «любимым Бухарчиком», который с тревогой ждал в своей кремлевской квартире. Может, вождь хотел приберечь его для будущего показательного процесса (после самоубийства Томского). А может, старая любовь не исчезла полностью.

8 сентября ЦК вызвал Бухарина на встречу с Кагановичем. Кроме хозяина кабинета, Ежова и Вышинского, Николай Иванович с изумлением увидел своего старинного друга Григория Сокольникова. Чекисты привезли этого уважаемого старого большевика на очную ставку. Очные ставки считались одним из страшных сталинских ритуалов. На них, как при изгнании нечистой силы, добро, по мнению большевиков, обязательно должно победить зло. Одна из целей очных ставок, конечно, – запугать обвиняемого. Но не исключено, и это могло быть главной целью, таким способом старались убедить членов политбюро в вине задержанного. Лазарь Каганович играл роль беспристрастного наблюдателя. Сокольников рассказал о существовании «право-левого центра», в который входил и Бухарин. Заговорщики, естественно, хотели убить Сталина.