Саймон Монтефиоре - Красный монарх: Сталин и война

– Берия очень злобный и хитрый, – как-то сказал он. – Политбюро ему доверяет, члены политбюро его даже защищают. Они не понимают, что он обманывает их. Например, Вячеслав и Лазарь. Мне кажется, они собираются ставить на Берию. Но у него есть предел. В свое время он отлично работал и справлялся с поставленными задачами, но сейчас я не уверен, что он правильно пользуется своей властью. – Затем Сталин вспомнил: – Жданов и Киров относились к Берии плохо. Мы любили его за скромность и эффективность, но с годами он растерял эти качества. Он так и остался полицейским.

Семен Игнатьев прислал в Тифлис шестьдесят следователей МГБ и специалиста по пыткам с чемоданчиком, наполненным специальными инструментами. Сталин позвонил Чарквиани, поздоровался и тут же начал угрожать:

– Вы закрыли глаза на коррупцию, которая процветает в Грузии. У вас плохое будущее, товарищ Чарквиани.

Вождь бросил трубку. Чарквиани был в ужасе.

Семья Берии, Нина и Серго, чувствовали, как вокруг них все туже затягивается петля. Сталин поручил Лаврентию Павловичу почетную миссию – выступить с торжественной речью на праздничном заседании 6 ноября. Через три дня он продиктовал приказ о раскрытии «заговора мингрелов». Всем было понятно, что он направлен против Берии. Чекисты вспомнили про дворянское происхождение Нины Берия и связали через нее Лаврентия Павловича с парижскими эмигрантами-меньшевиками.

Светлана, которая до сих поддерживала с Ниной очень близкие отношения, предупредила, что против них что-то затевается. В довершение ко всему дала трещину и семейная жизнь Лаврентия и Нины. В этом была виновата юная любовница Берии. Лиля Дроздова родила ему дочь. В честь матери Лаврентия Павловича девочку назвали Марфой. Лиле только должно было исполниться семнадцать, а она была любовницей Берии уже пару лет. Неудивительно, что появление внебрачного ребенка сильно расстроило Нину. Наверное, она всерьез задумалась о разводе.

22 декабря 1951 года Сталин, словно хромой и голодный старый тигр, вернулся в Москву. Он горел желанием начать очередную волну репрессий против советских евреев, пособников американцев и мировых сионистов. Из пыточных камер на Лубянке доносились громкие стоны новых жертв террора. Из евреев и мингрелов выбивали показания против Молотова и Берии. Сейчас Сталин знал, как избавиться от Лаврентия Павловича. Долгие годы интриг и борьбы научили его терпению, но он состарился и понимал, что времени остается все меньше и меньше. Иосиф Виссарионович теперь ненавидел Берию. Лаврентий признался жене, что живет в страшном напряжении. Он не мог нормально спать.

Но Лаврентий Берия знал, как надо вести себя со Сталиным. Как только вождь приказал Игнатьеву заняться Грузией, Берия сразу вызвался возглавить чистку республики. В марте 1952 года бывший хозяин Грузии снял Чарквиани и назначил на его место Мгеладзе.

Берия был опытным царедворцем и чуял, когда следует просить прощение.

– Я тоже допустил много ошибок, – публично покаялся он.

Сталин и Берия презирали друг друга, но их связывали невидимые нити старых преступлений. Иосиф Виссарионович продолжал советоваться с Берией по вопросам внешней политики. Вождь даже разрешил ему написать статью с предложением объединения Германии в одно нейтральное государство. Лаврентий Павлович пока еще мог манипулировать генералиссимусом при помощи хитрости, которую Хрущев называл «иезуитской проницательностью».

– Ты играешь с тигром, – предупреждала Нина мужа.

– Знаю, – отвечал Лаврентий Павлович, – но ничего не могу с собой сделать.

Постепенно Лаврентий Павлович начал сомневаться во всей советской системе.

– СССР никогда не сможет добиться успеха, пока у нас не будет частной собственности, – заявил он Чарквиани.

Берия больше не считал Сталина великим человеком. Бывший чекист смелел и наглел на глазах. Его обвинения в адрес Сталина становились все более дерзкими и грубыми.

Между тем вождя осмотрел профессор Виноградов. Профессор уже много лет был его персональным врачом. Виноградов был потрясен состоянием здоровья генсека. «Полный покой и отдых», – решительно написал профессор в истории болезни. Но одно упоминание об уходе на пенсию приводило Сталина в ярость. Он приказал уничтожить все истории своих болезней и решил больше не показываться докторам. Виноградов стал личным врагом Сталина.

26 января 1952 года в Москве умер диктатор Монголии, маршал Чойбалсан. Сталин еще больше испугался за свою жизнь.

– Они умирают один за другим, – с тревогой сказал он своему водителю. – Щербаков, Жданов, Димитров, Чойбалсан. Они умирают так быстро! Мы должны заменить старых докторов на новых.

15 февраля 1952 года Иосиф Виссарионович распорядился провести новые аресты врачей. Под пытками медики признались, что помогали убивать Щербакова. Этот поворот в деле заставил Сталина вспомнить о кардиологе Лидии Тимашук, которая пару лет назад сообщала, что заслуженные профессора и академики неправильно лечат Андрея Жданова. Сталин вызвал министра Игнатьева. Он угрожающе сказал чекисту, что если тот не ускорит расследование «дела врачей», то присоединится к Абакумову.

Сталин требовал также скорейшего проведения процесса по делу Еврейской республики в Крыму и настаивал на том, чтобы процесс был очень громким. Известные евреи, в основном интеллектуалы и люди искусства, снова стали жертвами Рюмина и Комарова.

Тем временем Сталин потерпел очередное поражение на семейном фронте. Лечение Василия Сталина от алкоголизма закончилось полным провалом. На Первомайском параде из-за плохой погоды летчикам запретили подниматься в воздух. Однако пьяный Василий приказал возобновить полеты. Два бомбардировщика «Туполев-4» разбились по его вине. Сталин мрачно наблюдал с трибуны мавзолея за трагедией. После парада он снял Василия Иосифовича с поста командующего авиацией Московского округа и снова послал его в Военно-воздушную академию.

8 мая в Офицерском клубе Дзержинского на Лубянке начался судебный процесс над еврейскими поэтами. Главными действующими лицами на нем были Соломон Лозовский, бывший заместитель министра иностранных дел, и поэт Перец Маркиш. Суд еще не начался, а вождь уже вынес приговор. Он распорядился, чтобы все обвиняемые были расстреляны.

Лозовского жестоко пытали, но сломать старого большевика чекистам не удалось. Он по-прежнему гордился и своей национальностью, и тем, что был коммунистом. Его выступление немного разогнало первобытную темноту, всегда окружавшую показательные процессы. Еще никогда на сталинских процессах обвиняемые не выступали с таким достоинством и верой в свою правоту. Лозовский не оставил камня на камне от идиотских обвинений в еврейско-крымском заговоре, которые состряпал Рюмин.