Саймон Монтефиоре - Красный монарх: Сталин и война

Неожиданно допросы и пытки прекратились. Огромный, пышущий злобой и ненавистью Кобулов стал сама любезность. От него Шалва узнал, что Сталин несколько дней назад неожиданно заговорил с Берией о птицах.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы дрозд пел в клетке? – спросил генсек. После того как чекист отрицательно покачал головой, нравоучительно добавил: – С поэтами то же самое. Поэт не может петь в клетке. Если мы хотим получить прекрасный перевод Руставели, нужно освободить дрозда.

Так Шалва Нутсибидзе вышел на свободу. 20 октября 1940 года Серго Кавтарадзе заехал за ним, и оба отправились на лимузине в Маленький угол. Они радостно сообщили Александру Поскребышеву о том, что перевод поэмы Руставели закончен. Когда их ввели в кабинет, Сталин встретил гостей улыбкой.

– Вы и есть профессор Нутсибидзе? – спросил он. – Наверное, вы немного на нас обижены, но давайте не ворошить прошлое. – Извинившись в свойственном для него стиле, генсек принялся восторгаться блестящим переводом Руставели. Усадив гостей, Сталин вручил пораженному профессору переплетенный в дорогую кожу черновик перевода. – Я перевел одну песнь. Хочу узнать ваше мнение. – Сталин прочитал свой перевод и сказал: – Если он вам действительно нравится, хочу вам его подарить. Используйте его в своем переводе, но не упоминайте, пожалуйста, моего имени. Мне доставило большое удовольствие быть вашим редактором.

Затем Сталин пригласил Кавтарадзе и Нутсибидзе на ужин. За столом они вспоминали Грузию, старые дни. После множества тостов Нутсибидзе неожиданно заговорил о политическом митинге, на котором он впервые встретился со Сталиным. Вождь пришел в восторг. Оказалось, что философ до сих пор помнит наизусть то его выступление.

– Большой талант часто шагает нога в ногу с хорошей памятью! – С этими словами генсек обошел стол и поцеловал Нутсибидзе в лоб.

Серго Кавтарадзе и Шалве Нутсибидзе повезло вдвойне. После подписания пакта Молотова – Риббентропа Сталин приказал закрыть все дела, оставшиеся от Ежова, а также ликвидировать их организатора. Ежевика признался, что работал на британскую, японскую и польскую разведки. Он также потянул за собой немало литераторов, любовников жены. Евгении уже не один год не было в живых, но следы ее поцелуев по-прежнему вели избранников Ежовой в тюрьму и на расстрел. Михаила Шолохова спас сам вождь. За Исаака Бабеля заступиться было некому. Его арестовали. «Пожалуйста, вырасти нашу дочь счастливым человеком», – попросил Бабель на прощание жену.

Подчищая остатки Большого террора, 16 января 1940 года Сталин подписал 346 смертных приговоров. В списке были как жертвы чекистов, так и палачи. Среди приговоренных к расстрелу немало известных личностей, в том числе Бабель, Мейерхольд и еще один любовник Евгении Ежовой, журналист Кольцов (с которого Хемингуэй писал Карпова в романе «По ком звонит колокол?»). Последние дни доживали Ежов и связанные с ним люди. Смерть ждала его невинных брата и племянников, любовницу Гликину и бывшего члена политбюро Эйхе. К Ежову методов физического воздействия не применяли, а вот большинство арестованных подвергались страшным пыткам. Берия и Кобулов с большим удовольствием избивали их в Сухановской тюрьме. Судьба распорядилась так, что в бывшем монастыре Святой Екатерины теперь разместилось одно из самых страшных пенитенциарных учреждений необъятной страны.

«Следователи начали применять ко мне методы физического воздействия, а ведь мне шестьдесят пять лет, и я болен, – писал Мейерхольд Молотову. – Меня заставляли лечь лицом вниз, после чего били по пяткам и спине резиновым ремнем. Потом посадили на стул и опять начали бить по ногам. Когда на местах ударов появились кровавые следы, они опять начали по ним бить. Боль была такой сильной, будто мне на ноги лили кипяток… Я кричал и плакал от боли. Они били меня по спине… по лицу, бросались на меня всем своим весом… От невыразимой физической и эмоциональной боли из моих глаз без конца текли потоки слез…»

Всего несколько дней понадобились сталинскому любимцу Ульриху, чтобы приговорить всех обвиняемых к высшей мере наказания. Суды проходили в Лефортовской тюрьме. Обсуждение приговоров занимало считаные минуты. Из тюрьмы Ульрих отправился на большой концерт в Кремль послушать тенора Козловского и насладиться искусством балерины Лепешинской.

Бабеля приговорили к расстрелу, как агента французской и австрийской разведок. К тому же он был тесно связан с женой «врага народа», Николая Ежова. В 1.30 ночи 27 января 1940 года писателя расстреляли. Его труп кремировали.

Эйхе привезли на последний сеанс «французской борьбы» в Сухановскую тюрьму. Там Берия и Родос зверски избили его резиновыми шлангами. Когда Эйхе упал, его подняли, чтобы и продолжить пытки.

– Признаешься в том, что ты шпион? – кричал Лаврентий Берия.

Эйхе упрямо отказывался. Из выбитого глаза текла кровь, но он продолжал твердить:

– Не признаюсь…

Поняв, что бывший член политбюро не сознается, Берия приказал увести его и расстрелять.

После Эйхе настала очередь и Николая Ивановича Ежова. 1 февраля Лаврентий Павлович велел привезти предшественника в свой кабинет в Сухановке. Нарком пообещал: если Ежов признается на процессе, то Сталин пощадит его. Ежевика отказался.

– Лучше покинуть эту землю честным человеком! – с неожиданной смелостью ответил он.

2 февраля Ульрих судил Ежова прямо в кабинете Берии. Ежевика зачитал свое последнее письмо Сталину. В нем он прославлял священный орден рыцарей-большевиков и отрицал все обвинения в шпионаже в пользу польских землевладельцев, английских лордов и японских самураев. Не отрицал бывший чекист только того, что «много пил и работал, как лошадь». Зная, какой его ждет конец, Ежов просил одного: «Расстреляйте меня тихо и спокойно, чтобы я не мучился». Он потребовал, чтобы позаботились о его матери и дочери, а невинным племянникам сохранили жизнь. Письмо заканчивалось словами, которые больше бы подошли обращению благородного рыцаря времен Круглого стола к королю Артура: «Передайте Сталину, что я умру с его именем на устах».

Смертный приговор Ежов встретил менее мужественно, чем большинство его жертв. Когда Ульрих зачитал приговор, Николай Иванович рухнул на пол. Его с трудом успели подхватить охранники. Вскоре после полуночи 3 февраля Николая Ежова посадили в черный воронок и отвезли в Варсонофьевский переулок, в построенное им же самим для расстрелов и пыток здание с покатым полом и шлангами. Там его уже ждали Берия, заместитель генерального прокурора Н. П. Афанасьев и палач Блохин. Ежевика, по словам Афанасьева, икал и плакал. В конце концов у него подогнулись ноги, и его пришлось тащить за руки.