Владимир Шигин - Герои Средиземного моря

Десятого мая Сенявин атаковал турецкий флот у входа в Дарданеллы. Атака русских моряков была стремительна. Потери турок не поддавались счету. «Рафаил» совместно с «Ретвизаном», вырвавшись вперед, погнался за убегающим турецким флотом. Вскоре у «Ретвизана» разорвало пушку, и он вышел из боя. Лукин же, несмотря на все повреждения, догнал неприятеля и, следуя с ним борт в борт, расстреливал его в упор, пока встречным течением «Рафаил» не отнесло в сторону от разбитого в конец противника. Турок спасла лишь ночь. Уже на выходе из пролива Сенявин обнаружил, что гребные турецкие суда тащат к Дарданеллам четыре поврежденных корабля. Началась атака, и, как всегда, впереди прочих – «Рафаил» Лукина. Обрубив буксиры, турки бежали в панике, выбросив свои линейные корабли на мель, где они и были сожжены.

– Все капитаны сражались во вчерашнем сражении доблестно, но капитан Лукин был выше прочих. Вот вам пример для подражания! – заявил Сенявин при разборе Дарданелльской баталии.

Сенявин решает отобрать у турок крепость на острове Лемнос. Определяя кандидатуру командира десанта, он долго не думал:

– Как известно, Лемнос был родиной Ахиллеса. Это земля богатырей. У нас тоже есть свой богатырь, ему мы и поручим взять Лемносскую цитадель!

Лукин лишь склонил голову в знак согласия на столь ответственное поручение.

Произведя стремительную высадку на остров, Лукин решительно атаковал растерявшихся турок и погнал их в крепость. С моря его надежно прикрывал огнем корабль «Елена». Захватив богатые трофеи, Лукин приступил к осаде крепости и подготовке штурма.

– Думаю, денька через три-четыре сможем начать! – делился он со своим помощником мичманом Хрущевым.

Но штурмовать крепость не пришлось. Обстановка резко изменилась, и Сенявин прислал фрегат для снятия десанта. Лукин покидал Лемнос с видимым сожалением:

– Единожды судьба даровала мне случай взять приступом крепостицу сухопутную, и тот не удался. Не судьба!

И снова эскадра на всех парусах мчалась к Дарданеллам, где робко высунулся из своей норы неприятельский флот.

С зарею 19 июня восточнее Лемноса были, наконец, обнаружены турецкие корабли. Предоставим слово Павлу Панафидину: «… Общая радость была на всем флоте. Никогда не забуду, как Д. А. Лукин поздравлял меня, когда я вышел на шканцы, что турецкий флот открылся. Думал ли он, что через несколько часов он не будет уже существовать для его детей, почтенной супруги и для всех, кто его знал и любил…»

Весной 1814 года русские войска, пройдя с кровопролитными боями всю Европу, подошли к стенам Парижа. Исход кампании, а вместе с ней и всей эпохи наполеоновский войн, был предрешен, хотя сам французский император этого еще не понимал. Во главе главной армии Наполеон действовал далеко в тылу союзнических войск. Оборону Парижа он поручил маршалу Мармону. В войсках французских царило уныние, парижане пребывали в панике. Стотысячная русско-прусская армия широким кольцом охватывала город.

Император Александр Первый, шпоря коня, подскакал о осматривавшему местность генералу Михаилу Орлову, назначенному командовать штурмом французской столицы.

– Лишенный лучших своих защитников и вождя, город не в силах нам долго противостоять! – сказал Александр генералу – А посему во избежание напрасной крови вы, Михаил Федорович, прекращайте бой всякий раз, когда появится надежда на мирный исход!

– Слушаюсь, ваше величество! – приложил руку к треуголке бравый генерал. – А сейчас мы начинаем!

Ударили первые залпы орудий. Над колоннами русской пехоты взлетели ввысь полковые знамена. Сражение за Париж началось…

30 марта в пять часов пополудни, не выдержав натиска русских войск. Маршал Мармон сдался на капитуляцию. Наполеон узнал о сдаче Парижа, находясь с войсками в Фонтенебло. Новость поразила его. Некоторое время император подавленно молчал.

– Несчастный Мармон не представляет, что его ждет! – промолвил, наконец, Наполеон бывшему рядом генералу Коленкуру. – Имя его навеки опозорено в истории, ведь он уже второй раз пытается уничтожить меня!

– Когда же был первый раз, сир! – удивился Коленкур. – Неужели Огюст участвовал в каким-то заговоре?

Наполеон тяжело поднял глаза на своего генерал-адъютанта.

– Это было восемь лет назад в Спалатро! – чуть помедлив, покачал он головой. – Уже тогда мне был дан знак свыше, что этот негодяй погубит меня руками русских! Мармон никогда не имел ни мужества, ни чести! Увы, я тогда не придал случившемуся должного значения! Я слишком долго верил изменнику!

На сей раз Коленкур промолчал. Больше расспрашивать императора он не решился.

…Уже был сдан Париж, а император Франции подписал манифест о своем отречении. Русские пушки стояли на вершинах Мормартра, а на Елисейских полях стояли бивуаком донские казаки. В те дни маршал Мармон внезапно поинтересовался у коменданта главной квартиры русской армии генерал-майора Ставракова:

– Не могли бы вы, женераль, узнать о судьбе некоего Скаловского, который служил в вашем флоте в кампанию 1806 года на Средиземном море!

Скрыв недоумение, Ставраков утвердительно кивнул:

– Я постараюсь!

Спустя пару недель он сообщил маршалу, что капитан-лейтенант Скаловский жив и здоров. Он, по-прежнему, служит на Черноморском флоте, где командует каким-то судном.

Выслушав Ставракова и, молча кивнув, Мармон ушел. А комендант главной квартиры еще долго недоумевал, зачем французскому маршалу понадобилось интересоваться судьбой заурядного морского офицера. Однако еще более поразился Семен Христофорович Ставраков, когда его известили, что судьбой Скаловского интересуется и свергнутый французский император.

– Видимо, и вправду много дел понаделал этот морячок в свое время, коли его, сам Наполеон, позабыть не может! – поделился своими мыслями генерал-майор в разговоре с друзьями. – Не каждому даже из генералов наших выпадает честь числиться в личных врагах французского императора!

…Служба на парусном флоте никогда легкой не была легкой, а потому считалась в России уделом дворян худородных, тех, о ком говорили презрительно: «У них и дворни-то есть, что собака с курицей!» такие худородные и шли в Санкт-Петербургский Морской корпус, чтобы стать офицерами флота российского. Но были и такие, кого за худородностью и туда-то не брали. Вот к таким то «не доказавшим свое благородное происхождение» и относился однодворец Семен Скаловский. Сам он был из губернии Орловской, а на юг двинул в поисках лучшей жизни. Время было уж больно смелое – екатерининское! Россия осваивала берега Черного моря. Получил Семен в степях херсонских надел земли, отстроился. А тут и время подоспело сыновей в люди выводить. Старший Михаил, как водится, при отце остался. Ему всему нажитому быть наследником. Младшие же, Иван да Петр, на службу ратную идти возжелали. Да только куда отцу их отдать? Так бы, наверное, и не сбылась мечта мальчишеская, если бы не указ потемкинский об основании в Херсоне еще одного Морского корпуса для флота Черноморского. Дворян в ту пору в Новороссии было, кот наплакал, а потому, в корпус велено было брать всех. Так в 1790 году Иван с Петром морскими кадетами и стали.