Владимир Шигин - Адмирал Дубасов

Итоговый доклад адмирала по Северной экспедиции был принят к сведению и положен «под сукно». Однако пройдёт всего каких-то семь лет – и его снова извлекут на свет. С началом Мировой войны наличие незамерзающего северного порта станет для России жизненной необходимостью. Тогда-то и начнётся интенсивное строительство города и порта Мурманск, мурманской железной дороги и Ваенги, как места базирования кораблей создаваемой флотилии Северного Ледовитого океана. Тогда-то пригодятся разработки и советы адмирала Дубасова.

В 1907 году Дубасов стал членом Совета государственной обороны. Одновременно он вошёл в состав Комитета по усилению военного флота на добровольные пожертвования. Спустя ещё год усердие адмирала в «искоренении внутренней смуты» было отмечено вторым по значению орденом империи – святого Александра Невского. Эту награду Дубасов тоже никогда не носил. Она найдёт своё прибежище в шкатулке рядом с японским орденом Восходящего Солнца. В этом адмирал был прав: нельзя носить рядом награды за победы и утешительные регалии за поражения…

Старые друзья не могли узнать своего бывшего сослуживца: Адмирал Ду стал угрюм и нелюдим. Дни напролёт просиживал в тёмной комнате, избегая встреч и приёмов.

О семейной жизни Дубасова сведений крайне мало. Если об Александре Дмитриевне мы ещё кое-что знаем, то о детях информация вообще минимальная. Есть сведения, что адмирал имел сына и двух дочерей. Самуил Маршак вспоминал: «Столичная гимназия (в которой он учился. – В. Ш.), просуществовавшая уже более полувека и сохранившая после недавней реформы полный курс древних языков, считалась гимназией аристократической. В Острогожске на весь наш класс был один только князёк, да и тот захудалого кавказского рода. А здесь в моё время учились и графы Шереметевы… и князь Вяземский, и сын адмирала Дубасова». Известно, что звали сына Дубасова Олегом. Он родился в 1889 году, и к моменту революции 1917 года он был уже вполне самостоятельным человеком. О дальнейшей судьбе Олега Дубасова ничего не известно.

О дочерях адмирала Дарье и Ирине автору известно немногим больше. Есть информация, что старшая дочь Дарья Фёдоровна Дубасова была замужем за Никитой Алексеевичем Татищевым. О младшей дочери Ирине автору известно лишь из записок князя Кирилла Голицына: «Расскажу попутно небольшую, но трагическую историю, связанную с судьбой сына владельца этого магазина. Молодой человек ухаживал за нашей знакомой Ириной Фёдоровной Дубасовой, дочерью небезызвестного адмирала. Вопрос о браке у них был, повидимому, уже решён, но им хотелось начать совместную жизнь в иных условиях – за границей. Шёл 1919 год. Никаких ОВИРов тогда не было, и уехать можно было только нелегально. Как им удалось преодолеть все препятствия – не знаю. Но финал предприятия стал известен из письма, полученного вскоре в Петрограде. В нём сообщалось – в момент, когда граница и даже сам финский берег были позади, и беглецы находились в шлюпке, идущей из финского порта к стоявшему на рейде пароходу, с молодым Марсером случился припадок падучей – в эпилептических конвульсиях он упал в воду и утонул на глазах своей невесты».

След супруги Дубасова теряется в 20-х годах в Петрограде. Думаю, что пожилая женщина вряд ли интересовала ЧК. Мало ли знаменитых в прошлом старух бродило тогда по улицам бывшей столицы! Напомнить о себе новым властям она вряд ли решилась, ведь она была вдовой знаменитого адмирала-палача! Маловероятно, что последние годы Александры Дмитриевны были счастливыми и спокойными. Скорее всего, уделом последних лет жизни бывшей адмиральши были тиф, голод и нищета послереволюционной России.

В последние годы своей жизни адмирал Дубасов был определён в особое совещание из Георгиевских кавалеров, но практически там не появлялся. Вскоре после окончания Русско-японской войны родственники и друзья погибших моряков начали собираться на молитву о них в скромной временной церкви в Петербурге на Васильевском острове во флотской казарме, и здесь у них возникла мысль о сооружении постоянного храма-памятника. Эта группа лиц, в которую вошли адмирал Дубасов с супругой, вице-адмирал Нидермиллер, вице-адмирал Яковлев, контр-адмирал граф Гейден с супругой – фрейлиной императрицы Марии Феодоровны, сенатор Огарёв и вдова капитана 1-го ранга Шеина, командира крейсера «Светлана», погибшего при Цусиме, возбудила осенью 1908 года ходатайство в Министерстве внутренних дел о разрешении образовать Комитет для сбора пожертвований на постройку храма.

Первое заседание Комитета состоялось в декабре того же 1908 года. Был отслужен молебен и оглашено Повеление государя императора о создании Комитета и Высочайший Рескрипт членам Комитета, в котором Николай II повелел «не предавать забвенью имена на море погибших, считая, что увековечение таковых есть дело совести народа и чтобы Святая церковь поминала и осеняла своей молитвой место вечного упокоения героев, тела коих нельзя было отнять у моря и похоронить в родной земле».

Комитет немедленно приступил к работе. Первые пожертвования были получены от императора и его семьи, а также сразу же стали поступать пожертвования из разных мест и от разных лиц. Министр финансов Коковцов отдал соответствующее распоряжение по всем казначействам империи.

Пожертвования на сооружение храма стекались со всей России, с судов флота, находившихся в плавании, и из-за границы.

Сооружение храма, впоследствии известного как храм «Спаса на водах», было последним делом жизни уже тяжело больного Дубасова. Помогая слабеющему с каждым днём мужу, работала в комитете и Александра Дмитриевна.

Дождаться открытия храма «Спаса на водах» адмиралу Дубасову было, увы, не суждено… Адмирал всё чаще и чаще болел, сказывались ранения.

Каким он был в жизни, грозный и неумолимый адмирал Дубасов? Как много могут рассказать о человеке его личные письма, особенно письма, написанные любимому человеку – жене.

Из письма Дубасова во время плавания на фрегате «Владимир Мономах» в 1889 году в Атлантике:

«…Мичман, который пришёл за мной с вахты, с волнением заявил, что на траверзе и очень близко, неожиданно открылся маяк, который довольно странно меняет цвет из красного в белый. Выскочивши на мостик, я действительно увидел очень яркий огонь маяка, как бы вырисовывающийся из береговой скалы и так близко, что сейчас же послал за старшим штурманом, чтобы решить общими силами, где мы. В это время луна ещё была в полном блеске, почти в самом зените, но на Востоке занималась тёмно-розовая полоса зари, как раз там, где показался маяк, и в этом, несколько фальшивом освещении, представление о расстоянии совершенно искажалось. Пока ходили за штурманом, наш маяк стал так быстро подниматься над горизонтом и свет его стал так прихотливо изменяться, что разгадка явилась раньше штурманского офицера: