Валерий Григорьев - Обречены на подвиг. Книга первая

Самолет выбросил сначала малоопытных парашютистов. А затем, забравшись на высоту порядка четырех километров, избавился и от мастеров. Четыре аса парашютного спорта, выждав в затяжном групповом прыжке до пятисот метров, раскрыли свои спортивные купола.

– Ой! А кто это на таком красивеньком парашюте идет точно в крест? – со знанием дела спросил врач, наблюдавший за прыжками.

– Доктор, ты что, ослеп? Кто это может быть, кроме Куренного? – ответил кто-то из летчиков.

Рассказывали один забавный случай, который произошел тоже в Астрахани. На очередных прыжках Куренного попросили выпустить перворазников (первый раз выполняющих прыжки).

– Без проблем, – ответил он заплетающимся языком.

Как только самолет взлетел, подполковник распахнул дверь Ан-2 со словами:

– Ну что, «покойнички», не ссыте, все будет нормально! Я сам ссать хочу!

С этими словами он достал свое мужское хозяйство и удовлетворил через дверной проем естественную надобность.

– Ну, кто смелый? Давай, повтори! – подбадривающе обратился он к перворазникам.

– Лучше нет красоты, чем поссать с высоты! Что, нет смелых? Ну, вот ты давай! – обратился он к ближнему к двери парашютисту.

– А мы девочки! – услышал он тоненький голосок.

– Ну, так бы и сказали! – ничуть не смутившись, сказал шеф парашютистов округа.

После случая в Красноводске Куренной летом того же года выполнил восемьдесят исследовательских прыжков на море, заработав, по тем временам, кучу денег. Офицеры парашютной службы округа вообще жили на широкую ногу. Автомобили, девочки, дорогие спиртные напитки были постоянными спутниками их веселой жизни. Богом, царем и воинским начальником у них, естественно, был Куренной.

Я долго не мог понять, откуда у них деньги на красивую жизнь. Пока нам, уже в Насосной, не довели приказ об осуждении военным трибуналом начальника ПДС Ростовского полка капитана Зуева. Оказывается, все делалось очень просто. Парашютные прыжки оплачивались, и чем выше был спортивный разряд парашютиста, тем больше он получал. Однако существовал суточный и годовой лимит оплаты этих прыжков, и обогатиться на своих прыжках было невозможно. Но русский человек всегда найдет лазейку. Суточные лимиты при проведении парашютных сборов не действовали, поэтому оплачивались все прыжки. Чтобы заработать деньги, надо было сколотить солидную команду несуществующих парашютистов. «Мертвые души» все как один были мастерами и с завидным постоянством приглашались на окружные сборы. Не знаю, каким образом парашютистов раскусили правоохранительные органы: наверное, надо было жить поскромнее. Для Зуева, который всю вину взял на себя, кончилось восемью годами тюрьмы за хищение в особо крупных размерах. Куренного, который наверняка был основным организатором этой аферы, командующий трогать запретил. Он получил дисциплинарное взыскание и продолжал службу в той же должности. И, несмотря ни на что, продолжал пользоваться у летного состава непререкаемым авторитетом.

Но я отвлекся от инспекции Москаленко. Власть его в Вооруженных Силах была поистине безгранична, поэтому и боялись его отцы командиры панически. Вот и в данном происшествии молодой, да ранний Кожушко не нашел в себе смелости запретить полет неопытному и неподготовленному пилоту. И как результат – потеря исправного самолета, искалеченная судьба молодого пилота, и печальная участь самого командира. Кожушко, узнав о катапультировании летчика, как «дезертир», покинувший в страхе, поля боя, сбежал с КП (командного пункта), и ушел в запой. Через три дня его нашли мертвецки пьяным под забором на улице Красноводска. Приказом Министра обороны СССР он был с позором уволен из рядов Вооруженных Сил СССР. Вот таким стремительным падением, иногда, заканчивались «головокружительные карьеры» в семидесятые годы прошлого столетия.

И вот наши «насосненские вожди» дрожат в ожидании приезда Маршала Москаленко. Свершилось. В жаркий летний день прилетает Высокая комиссия. Полк еще переучивался на МиГ-25 и как такового боевого дежурства не нес. По всей видимости, об этом доложили Маршалу, и он не стал проверять нашу «полную» боевую готовность. Ограничился подъемом одного экипажа – Бори Уваева. Боря слетал замечательно, приземлился напротив посадочного «Т» на громадных углах атаки. Выпуск тормозного парашюта был автоматическим, и у нас считалось особым шиком, когда момент приземления совпадал с наполнением куполов. Всю эту красоту и показал Маршалу и его свите Боря. После этого всему летному составу поступила команда построиться на ЦЗТ.

Стояла сорокоградусная жара, и хотя мы были в легких, продуваемых летних комбинезонах, чувствовали себя не совсем комфортно. На членов инспекции было страшно смотреть. Три десятка солидных генералов и полковников были одеты по всем армейским правилам. Сапоги, брюки-галифе, китель, затянутый офицерским ремнем-портупеей, согревают и в прохладное время. Сейчас же они просто переплавляли обросшие салом тела. Воротники рубашек были темно-зеленого цвета от скатывающегося с двойных подбородков и шеи пота. Красные, хоть прикуривай, покрытые сплошной испариной, лица тщетно пытались скрыть мучившие их хозяев тяготы и лишения воинской службы. Только Маршал, щупленький старичок, наглухо, как в броню, упрятанный за толстым слоем армейского сукна, чувствовал себя превосходно. Ни единой капельки пота не было на его пергаментном, воскового цвета лице.

Совсем не страшный, каким нам его представляли, даже сентиментальный, он вручил командирские часы и растрогано пожимал руку каждому присутствующему на построении, летчику.

– Вот это закалка, жара, а ему хоть бы хны! – подумал я, глядя на две его Геройские Звезды и Маршальские погоны, которые, кстати, не были таких необъятных размеров, как у Батицкого.

Сказав пару банальных фраз о необходимости укреплять обороноспособность Родины, Высочайший гость, с Высочайшей комиссией на правительственном Ил-62 убыл в столицу нашей так нуждающейся в обороноспособности Родины.

Сергей Павлишин, невесть как познакомившийся с двумя подполковниками, адъютантами Москаленко, рассказал секрет его устойчивости к жаре. Оказывается, старая кровь давно уже не грела своего хозяина. Температуру тела, в отличие от здоровых людей, имел он тридцать пять градусов и постоянно мерз. Китель у него был с электроподогревом от специальных батареек. Даже у нас, в жаркой Насосной, подогрев был включен. Поэтому и чувствовал он себя прекрасно.

Глядя на Москаленко, которому в ту пору было уже под восемьдесят, разные мысли приходили в голову. Вот, думалось, человек прошел славный боевой путь участника Гражданской и Великой Отечественной войн и словно не заслужил права отдохнуть, посидеть с удочкой на берегу речки или позаниматься внуками. Адъютанты со смехом рассказывали Сергею, как они вытаскивали Маршала из его столичной квартиры, как он кричал, что хватит, что никуда больше он не поедет. Наверное, умудренный опытом воин мог многих и многому научить, но зачем было мучить старого заслуженного человека бесконечными армейскими инспекциями, мне непонятно. Поэтому он, наверное, и вредничал, заставляя своих более молодых генералов жариться под палящими лучами южного солнца, и беспощадно всех снимал в надежде, что скоро и проверять будет некого.