Вячеслав Тимофеев - На незримом посту - Записки военного разведчика

Изголодавшийся, забитый в неволе солдат привязался ко мне, рассказывал о своей жизни в плену и без конца удивлялся переменам, происшедшим на родине.

- ...Раньше на огне меня жги, того бы не сделал, а теперича все одно, закону-то настоящего нету... Пропади пропадом, решил запродать свой револьверт, а на вырученные денежки мамане подарочек справить. Как ты советуешь?

- Смотри, как бы шомполов не всыпали...

- Шомполов? За что? У любого демобилизованного найдешь обрез али гранату.

- Так-то оно так, а все же будь осторожен. Нарвешься на офицера, вот и будет подарочек твоей мамане.

- Хошь на ботинки, хошь на кашемировый платок променял бы, - не унимался Василий.

Наконец револьвер Василия у меня, а у него мои керенки...

До станции Клявлино тащились целые сутки: навстречу попадались воинские эшелоны белых - спешили к Симбирску. Эти двадцать четыре часа я почти не сомкнул глаз - все считал платформы, теплушки, орудия...

Поезд остановился на втором пути станции Клявлино. Кругом следы недавнего боя: стены вокзального здания поклеваны пулями, стекла выбиты.

Василий вместе с кипятком принес новость: паровоз отцеплен. И тут же ушел разузнать о поездах, а я, чтобы избежать нежелательных встреч, остался в вагоне. Вернулся он быстро.

- С первого пути отходит товаро-пассажирский... Облюбовал там свободную тормозную площадку, пойдем!

Нахлобучив фуражку, я вышел на перрон. Обычная суета, какая бывает перед отходом поезда: бегут пассажиры с вещами, торговки спешат получить деньги, снуют вездесущие мальчишки.

Третий удар колокола. Я поднялся на тормозную площадку, и поезд тронулся. Но когда наш вагон медленно проплывал мимо станционного здания, я увидел на перроне прямо перед собой начальника станции, а рядом с ним офицера - судя по всему, из контрразведки. Они тоже заметили меня.

Начальник станции попытался остановить поезд, а офицер выстрелил из револьвера сначала в воздух, а затем в меня. Пуля попала мне чуть выше правого бедра...

Василии исподлобья посмотрел на меня и спустился на нижнюю ступеньку площадки, а когда поезд на тормозах проходил разъезд Маклауш, не прощаясь, спрыгнул. Кое-как мне удалось остановить кровотечение, но брюки так пропитались кровью, что я не мог показаться на людях. К тому же первой остановкой была не сулившая мне ничего хорошего станция Дымка. Когда поезд, преодолевая подъем, замедлил ход, я спрыгнул и побрел к ближайшему селу.

Утром был в Бугульме. Едва держась на ногах, поднялся на крылечко парадного входа дома Дедулиных, дернул деревянную ручку звонка и упал...

Очнулся точно после долгого сна и никак не мог понять, где я и почему в постели.

В комнате с занавешенным окном пахло лекарствами. В углу икона, над кроватью репродукция картины Васнецова "Иван-царевич на Сером волке". На стуле - женское платье, халат темной расцветки, на столике - будильник.

Тихо открылась дверь, и в комнату осторожно вошла Аня.

- Наконец-то! - бросилась она ко мне.

В глазах у нее блестели слезы, бледное, со впалыми щеками лицо порозовело.

- Боже мой, огнестрельная рана! Я думала, сойду с ума. Хотела вызвать доктора, но не рискнула. Решила врачевать сама. Вот когда пригодились знания, полученные в гимназии на курсах сестер милосердия! Слава богу! сквозь слезы проговорила она и провела рукой по моим волосам.

Раздался звонок. Вытирая слезы, Аня пошла открывать дверь.

- Тетя Паша пришла, - успокоила она меня.

- Что творится в городе?

- Повальные обыски, аресты... Но пусть это тебя не беспокоит, наш дом вне подозрений.

- Аня, а где мои вещи?

- Не волнуйся! Тетя Паша сожгла их!

- Как сожгла? - воскликнул я. - Там...

- Револьвер и удостоверение? - досказала Аня.

- Да... и... солдатские ботинки.

- Сжечь ботинки на толстой подошве у тети не хватило духу, - с улыбкой сказала Аня. - Они нужны?

- Очень.

- Пусть полежат в погребе. На всякий случай я принесу другие и костюм брата. Ведь ты с ним одного роста...

Меня бил озноб, но не потому, что ныла рана, а потому, что я не мог выполнить задание. Бугульма была полна воинскими эшелонами с солдатами и артиллерией. Но как об этом сообщить в штаб?

- Аня! Мне нужна твоя помощь.

- Ты ведь знаешь, что я ни в чем не могу тебе отказать. Говори!

- Нужно разыскать человека, которого зовут Сахабом. Живет он у татарского кладбища...

Когда Аня ушла, я на листке из ученической тетради начал шифровать донесение.

Прошло несколько часов, но Аня не возвращалась. В городе, где власть принадлежала военному коменданту и контрразведке, можно было ожидать всего, и я настороженно прислушивался к каждому шороху. Наконец Аня пришла.

- Сахаба нет дома. Но я нашла человека, который хорошо знает твоего друга.

- Надежный человек?

- Простой и совсем не похож на сыщика... Слава богу, я стала понемногу разбираться в людях...

Под вечер к дому Дедулиных подъехала грузовая подвода. И я услышал, как кто-то неторопливо поднялся по ступенькам крыльца и кулаком постучал в дверь.

- Салям! - поклонился вошедший.

В дверях стоял чуть выше среднего роста плотный мужчина в тюбетейке, в заплатанном зипуне, с мешком и кнутом в руках. Он напоминал старьевщика, и пахло от него кислой кожей.

- Как тебя зовут? - спросил я, вглядываясь в обросшее, загорелое лицо незнакомого человека.

- Я не спрашиваю, как зовут тебя, и тебе не надо знать моя имя, ответил татарин.

- Можно и так, - согласился я. - Если ты знаком с Сахабом, не можешь ли передать ему, чтобы он зашел ко мне? Да ты садись, садись!

Татарин сел, положил к ногам свой мешок, подумал и, прикладывая руку к груди, сказал:

- Моя голова и руки будут служить тебе, если знать будут, что ты хороший человек.

Я понял, что речь идет о пароле, который необходим при таком разговоре.

- Тебе говорил Сахаб что-либо о черном золоте?

- А-а, якши! Черное золото!.. Якши! - с удовольствием протянул татарин. - Сахаб потихоньку сказал мне такое слово! Тогда слушай меня... Он закрыл глаза и быстро заговорил: - Когда ревком ушла из Бугульма, Сахаб вставал вместе с солнцем и ходил на вокзал. Там он считал, сколько вагонов пришел, сколько туда-сюда ушел... Его в Бугульма за верста все знают. "Вот идет Сахаб!" - так скажут. Он одевал девчонкин юбка, кофта, платком закрывал лицо и шел на вокзал. Один день Сахаб девчонка, другой день - старуха ходит. Праздник был, Сахаб хорошо одевался и на вокзал. Русский офицер глядел на хороший девчонка, побежал за ним, ласково говорит: "Э-э, куда, красавица, пошел?" "Симбирск буду ехать", - так сказал Сахаб. - "Симбирск? Железный дорога красный солдат ломал. Хочешь Симбирск лошадка возьмем. Якши?" "Якши, - сказал Сахаб. - Возьму шурум-бурум и на вокзал приду". Сахаб приходил на моя квартира, сказал: "Передай моему другу Гарееву, белые на Симбирск пойдут..."