Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня

Вообще-то наша деревенька Володово, затерянная в лесах между Осташковом и древним Торжком, была в одну улицу. К 1930 году всего сорок пять дворов. Летом здесь все собирали грибы и ягоды в лесах и перелесках Галанихи и Микинихи, в Заказнике и на Сидоровой Горе. Основным же занятием в наших краях, заботой многих поколений был лен. Когда он цвел, глаз не оторвешь от сине-голубого моря, а когда созревал, море золотое. А какой у нас воздух в разнотравье полей и лугов! А хрустально чистые родниковые ключи на Вешне и в Песчанке, на Лотках и Ясеницах... По извилистым берегам речки Яременки было много черной смородины. Зимой мы катались на лыжах и санках с Молошной горы, на Сопках и Шише, играли в простые деревенские игры. Мужики долгими зимними вечерами чинили хомуты и сбрую, женщины пряли лен и рукодельничали, а молодежь организовывала танцы. В солнечную погоду с горы Шиш (никакой горы тут не было - просто сохранился один из холмов Валдайской возвышенности, теперь там стоит тригонометрическая вышка с отметкой высоты над уровнем моря) были ясно видны золотые кресты Торжокских соборов, на которые мы бегали любоваться. Когда ранней весной подсыхала земля и взрослые и дети там играли в лапту. Начало Торжка теряется, по поговорке, во тьме веков. Роль Торжка, построенного по соседству с Волгой, на ее притоке Тверце, не возможно переоценить. Это был город, самим своим местоположением предназначенный для торговли, для двух огромных торговых потоков, сходившихся тут один с севера, другой с юга. Здесь встречались пушнина и ткани, соль и оружие, мед и кожи и множество других товаров, которые привозили купцы со всего света. Но главное, Торжок был поставщиком хлеба. С самого основания Торжок представлял собой огромный амбар. Еще Торжок с древних времен славился удивительным народным искусством золотым шитьем. Завезли это чудо не то из Византии, не то из Ассирии, а может быть из Вавилона. До наших времен сохранилось в Торжке золотошвейное искусство.

После окончания четвертого класса Сидоровской сельской школы, мама решила отвезти меня в Торжок и определить в школу золотошвеек. Привезла. Но оказалось, что не подхожу по возрасту. Мама упросила начальницу принять меня условно и уехала. В школе было очень интересно. Учились одни девочки. Учителя - важные дамы рассказывали нам о золотошвейном мастерстве.

Вечерами, помню, нас парами вводили в большой зал, где стоял рояль. Старая дама в пенсне садилась за инструмент, играла, а мы хором тянули: "И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною..." "И что это за зверюшка такая?"засыпая думала я. А через неделю запросилась домой, потому что поняла - не смогу сидеть целыми днями над шитьем, поняла своим детским умом, что к такому искусству надо иметь еще и призвание. Золотошвейка из меня не состоялась. Но учиться было негде - средней школы в наших краях не было и тогда старший брат решил взять меня в Москву, а сестренку Зину увезли к родственникам в Ленинград ( ныне опять Санкт-Петербург).

... Шагаем по Москве. Вася одной рукой тянет меня, в другой несет корзинку с моими пожитками. Я упираюсь, останавливаюсь, ошеломленная страшным шумом стуком по булыжной мостовой колес от телег ломовых извозчиков, звонками трамваев, гудками паровозов - и удивленная великолепием трех вокзалов Каланчевской площади. Особенно приглянулся мне Казанский вокзал - с высокой башней, удивительными часами на ней. Я никогда не видела таких высоких и красивых зданий - разве только во сне. А вот трамваев, столько спешащих куда-то людей в свои одиннадцать лет я и во сне не видела.

- А куда это народ-то бежит? - спрашиваю у брата. Вася смотрит на меня, улыбается и говорит:

- По своим делам.

Я удивленно думаю : "Что это у них за дела такие? Я вот еду без дела, так. А может быть, и не без дела?.."

В вагоне трамвая мне страшно, особенно когда с грохотом проносится мимо встречный вагон. Я даже глаза зажмуриваю, цепляясь обеими руками за брата.

- Сухаревский рынок, - объявляет кондуктор.

Брат подталкивает меня:

- Смотри, смотри вправо. Видишь, посреди улицы высокий дом с часами?

- Вижу.

- Это Сухарева башня. В верхних этажах ее раньше помещались большие баки водопровода, снабжавшие Москву водой.

- А почему она Сухаревой называется? - спрашиваю робко.

- Тут уж история! - смеется Василий. - А историю своей родины, своего народа, каждый человек знать обязан. Это наука очень нужная наравне с математикой и родной речью.

- Ты слышала что-нибудь про царя Петра Первого и стрельцов?

- Нет. Зачем мне про царей знать да каких-то там стрельцов?

- Так вот, был такой хороший царь Петр.

- Хороших царей не бывает, - не утерпела я.

- Ну хорошо, пусть не бывает. Отвечаю на твой вопрос. Сухаревой эта башня называется в честь стрелецкого полковника Сухарева. Он - единственный, кто со своим полком остался верен царю Петру во время стрелецкого бунта.

- А почему здесь базар устроили? -не унимаюсь я.

- А ты слышала о войне 1812 года?

- Это когда французы Москву сожгли?

- Ну, допустим... - Мой брат терпелив. Он готов отвечать на тысячи моих вопросов. - Так вот, после войны с французами, после пожара Москвы жители города стали возвращаться домой и разыскивать свое разграбленное имущество. Генерал-губернатор издал приказ, в котором объявил, что все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только раз в неделю, в воскресенье, на площадь против Сухаревой башни.

Уже давно кондуктор трамвая прокричал: "Са-мо-те-ека", "Каретный ря-ад", еще какие-то интересные названия остановок. Мы уже два раза пересаживались с трамвая на трамвай, а Василий все рассказывал и рассказывал и, мне кажется, что все пассажиры его слушают с вниманием, и я мысленно горжусь своим старшим братом.

- Кра-а-а-сная Пре-е-сня, - протяжно кричит кондуктор, и тут Василий говорит:

- Вот и приехали.

По дороге к Курбатовскому переулку, где брат живет с семьей, он рассказывает мне о событиях 1905 года, о том, как рабочие Пресни забаррикадировали улицы и героически сражались с царскими войсками и жандармами. Брат показывает улицу под названием "Шмитовский проезд", названную так в честь студента Московского университета, владельца мебельной фабрики Николая Павловича Шмита. Его фабрика во время Декабрьского вооруженного восстания стала бастионом революции на Пресне, а он сам - активным участником событий. После подавления восстания, Шмита заключили в Бутырскую тюрьму и там убили.

Брат еще что-то рассказывал и показывал мне, но я уже плохо слушала и плохо видела заплаканными глазами. Мне было жалко Шмита, жалко погибших рабочих. А тут еще вспомнила тихую нашу деревню Володово, подружек, с которыми так весело было играть, и еще пуще заревела. Василий купил мне в одном из лотков Моссельпрома, которые попадались на каждом шагу, длинную конфету в красивой, яркой, витой обертке с кистями, но и это меня не утешило. Тогда он стал расспрашивать о доме, о матери, о братьях.