Василий Зайцев - Подвиг 1972 № 06

Только тут до него дошел смысл сказанного. Сергей почувствовал, что краснеет. Раскрытый блокнот упал на землю, закатился под камень карандаш. Сергей обрадовался, что, разыскивая свое имущество, может наклониться и спрятать лицо от глаз Орехова.

— Нет, не буду, — сказал Сергей, когда стряхнул с блокнота торфяную пыль.

У Орехова отмякли плечи, а глаза стали простецкими, и он ласково подмигнул Сергею. Вроде и недавно они с Ореховым, а что–то теплое накрепко связало их. С той самой ночи, когда Сергей ощутил сквозь сон, как Колька заботливо подтыкает ему сбившуюся шинель.

К отделению подошел низкорослый, диковатого вида ефрейтор в сбитой на ухо пилотке. На плоском лице раскосые глаза, еле видные за пухлыми веками. С минуту он молча щупал ими новеньких, потом спросил у сержанта Кононова, кого назначили к ручному пулемету.

— Шайтанов! — позвал сержант. — Этот за первого номера, а второй вон за камнем с самого утра машинку драит.

Кононов показал на Самотоева, который старательно чистил пулемет.

Низкорослый сказал Шайтанову хрипловатым голосом:

— Пойдем учиться, лейтенант велел.

Самотоеву в роте не повезло. Вчера вечером, когда он сказал, что маршевики устали, и попросил у лейтенанта отдых, Дремов решил, что Самотоев с ленцой. Ленивых ротный не терпел и поэтому приказал сержанту поставить Самотоева вторым номером к ручному пулемету. Так ефрейтор оказался под началом у солдата. И солдатом этим вдобавок ко всему был Шайтанов.

Шайтанов охотно принял Самотоева под свою команду и сразу же усадил его чистить пулемет. Ефрейтор позеленел от злости, но немедленно отправился выполнять приказание. Выше всего Самотоев ставил воинскую дисциплину.

Кумарбеков похвалил за начищенный пулемет и увел пулеметчиков вниз по расселине, которая заканчивалась узкой щелью, закрытой камнем. Возле щели Кумарбеков уселся на выступ и попросил закурить.

— Это сержанта Костычева пулемет, — сказал он Шайтанову. — Позавчера Костычева миной убило, мы с ним от границы шли… Понимаешь?

Укрепив сошки пулемета, Кумарбеков лег возле щели и приказал Шайтанову отвалить плоский камень.

Метрах в трехстах за болотистой лощинкой виднелась неприметная сопка. Там были немцы.

Кумарбеков припал к прикладу пулемета, и Шайтанову показалось, что он слился с ним. Короткое поджарое тело, широко раскинутые ноги и ушастая круглая голова, приникшая к прицелу, стали просто частью стреляющей машины с тарелкой диска, в котором лежали нарядные медные цилиндрики с остроконечными пульками.

Пророкотала длинная очередь. Звякнули о камни выброшенные из патронника гильзы.

— Вот как надо, — сказал Кумарбеков. — Пулемет, понимаешь, как хорошая лошадь. Не слушается, когда в руках плохо держат… Не торопись и ближе на пулемет подпускай. Легче стрелять, когда их близко видишь. У них в глазах страх. Когда видишь, что другой боится, самому меньше страшно. Понимаешь?

Шайтанов лег за пулемет. Самотоев расположился рядом, приготовив новый диск.

— Видишь, под откосом камни лежат… Крайний слева на барашка похож, — палец Кумарбекова качнулся возле глаз Шайтанова и уставился на склон сопки. — Там у них, понимаешь, пулемет стоит. Давай очередь!

Шайтанов подобрался, плавно нажал спуск и сразу же ощутил, как упруго задрожал в его руках «дегтярь». Пули пропылили ниже камней.

— Не попал, — огорчился Кумарбеков. — Выше бери, ствол не заваливай.

Шайтанов повысил прицел, и очередь сразу прошлась по груде камней, наваленных под уступом. Там что–то неуловимо изменилось.

— Не понравилось, — усмехнулся Кумарбеков. — Камнем закрылись. Теперь пойдем на другое место учиться, сейчас сюда мина прилетит.

Полдня он таскал Шайтанова и Самотоева по сопке. Поочередно укладывая их с пулеметом то за камнями, то в расселинах, Кумарбеков учил выбирать позиции, находить цели и пристреливать ориентиры. На перекурах заставлял разбирать и собирать затвор пулемета, устранять перекосы и набивать диски.

Потом сказал, что его зовут Усеном, привел их к Кононову и заявил, что обучение окончено.

Вечером Николай пошел с сержантом в боевое охранение. Они укрылись под валунами на гранитной площадке, которая обрывалась узким, метров тридцать ширины, ущельем. За ущельем начиналась каменная осыпь. В охранении Орехов впервые увидел немцев. Двое в пестрых маскировочных халатах так быстро проскользнули из–за скалы за осыпь, что Орехов сначала подумал, не привиделось ли ему. Но когда за осыпью чуть слышно звякнул о камень металл, он понял, что не привиделось, что перед ним минуту назад прошли те самые враги, о которых он слышал и думал, которых он пришел убивать.

Сердце вдруг заколотилось, и ладонь, положенная на приклад винтовки, стала потной. Захотелось прижаться, прилипнуть к камням, стать маленьким, незаметным, забиться под валун. Чтобы те двое с автоматами наизготовку не увидели его, не знали, что он рядом. Стук сердца казался буханьем парового молота, сотрясавшего гранитную площадку, на которой лежали Орехов и сержант Кононов.

Слева чуть хрустнула щебенка. Скосив глаза, Орехов увидел, что сержант осторожно ворочается, стараясь отцепить от острого валуна полу шинели.

«Сейчас порвет», — подумал Николай, и эта простая мысль вдруг приглушила отчаянный стук сердца и прояснила голову. Но страх не исчез. Он просто забрался куда–то вглубь и притаился там, холодный и липкий, как неожиданный пот, выступивший на ладонях.

— Немцы за камнями, — шепнул Орехов сержанту. — Двое, сейчас пробежали.

— Видел, — ответил Кононов и попросил помочь отцепить шинель. — Вот ведь угораздило. Едва полу не разорвал… Ты не высовывайся… Не доберутся они до нас.

Только тут Орехов сообразил, что груду камней, за которой лежали немцы, и площадку разделяет глубокое ущелье с отвесными гранитными стенами.

И страх сразу сменился любопытством. Простым человеческим любопытством, которое заставляет мальчишку взбираться на самое высоченное дерево или на крышу, чтобы немножечко, хоть одним глазком увидеть то неведомое, что лежит за холмом, либо за речкой, либо за синим лесом.

Николай подался вперед и высунулся из–за валуна.

— Без приказа не стрелять, — услышал он шепот Кононова.

Николаю и самому не хотелось сейчас стрелять. Ему просто хотелось получше рассмотреть тех, кого называли врагами.

Совсем недавно, когда пионер Колька Орехов во все горло распевал песни про конницу Буденного, читал «Школу» Гайдара, враг представлялся ему то в виде толстопузого буржуя, то в виде деникинского офицера, орудовавшего шомполом. Потом их заменили носатые фалангисты, белофинны, Гитлер с вытаращенными глазами…

Но это были бумажные, безликие враги. Похожие на бабу–ягу из сказки. Они исчезали из головы Кольки вскоре после того, как была прочитана книжка или просмотрена очередная картина. В песнях, в книжках, на плакатах этих врагов легко и просто уничтожали, прогоняли, разбивали, забирали в плен…